Особенно он подчеркивал идею, что всякий успех в военном деле, даже в незначительном по своему тактическому заданию «произвести разведку», зависел от «духа людей» и их начальника, в неколебимом желании выполнить во что бы то ни стало данную задачу, даже жертвой своей жизни. И для примеров, вернее иллюстраций, он обращался к русской литературе, к ее лучшим писателям, и, делая выдержки из бессмертного произведения Л.Н. Толстого «Война и мир», превращал свои лекции в литературный доклад о нравственной силе и духе армии. В полной тишине аудитории капитан Чарноцкий артистически цитировал слова русского гения: «…И по неопределенной таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющим главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день передался одновременно во все концы войска.
Смысл его слов сообщался повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего так же, как в душе каждого русского человека. И узнав то, что на завтра мы атакуем неприятеля из высших сфер армии, услышав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, без пищи и без отдыха, колеблющиеся люди утешались и ободрялись… Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет, но и тот, кто посмотрел бы на зады французов, также бы сказал, что русским стоит сделать еще маленькое усилие, и французы погибли. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге на Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла в том, чтоб сбить французов, они не могли сделать этого последнего усилия, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войска не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на месте потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних 15-летних побед, с уверенностью в непобедимость Наполеона, с сознанием того, что они потеряли только четверть людей и что у них еще есть 20-тысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиций, должно было сделать это усилие, потому что до сих пор, пока русские как до сражения, загораживали дорогу на Москву – цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но они не сделали этого усилия!
Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию, и сражение было бы выиграно. Но говорят и о том, что, если бы Наполеон дал бы свою гвардию, все равно – это говорить о том, чтобы осенью сделать весну. Этого не могло быть! Но Наполеон не дал свою гвардию не потому, что не захотел этого, а потому, что этого нельзя было сделать! Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, этого нельзя было сделать, потому что упавший дух войск не позволял этого!
Не один Наполеон испытывал то, похожее на сновидение чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но и все генералы, участвовавшие в походе, все солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений, испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войск, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения… Нравственная сила французской атакующей армии была истощена.
Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемые знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородином.
Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель, но оно не могло остановиться там же, как не могло отклониться вдвое слабейшее русское войско. Французское войско могло еще докатиться до Москвы, но там без новых усилий со стороны русского войска оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельно нанесенной в Бородине раны! Прямым следствием Бородинского сражения было бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, гибель 500-тысячного нашествия и гибель Наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородином была наложена рука сильнейшего духом противника!»