К сожалению, отход поезда помешал мне продолжить столь интересную беседу, каковую, несмотря на мои старания, возобновить не удалось. Но, думаю, приведенного достаточно, чтобы судить о настроении казаков этого эшелона, тем более, что мне было совершенно ясно, что казак, говоривший со мною, делился не своими личными мыслями, а передавал просто слышанное им среди казаков, т. е. как общее настроение.
Ночью 19-го января миновали узловую станцию Поворино и рано утром въехали, наконец, в обетованную Донскую землю. Мы с большим нетерпением ждали этого момента, уверенные, что с ним резко изменятся условия нашего странствования и обстановка станет для нас более благоприятной. Отчасти мы не ошиблись. Станции здесь не носили того ужасного и отталкивающего вида, как в Донецком районе, и не являлись скоплением всякого вооруженного сброда. Не было почти и красной гвардии. Чаще встречались казаки, преимущественно старики, одетые в свои казачьи зипуны, из-под которых выглядывали традиционные лампасы на брюках. Мы свободнее себя держали, выходили на остановках, вступали в разговоры, стараясь выяснить положение в области и узнать новости. Вероятно, наш внешний вид не внушал особого доверия, и казаки, принимая нас за солдат-большевиков, неохотно вступали с нами в разговор, а временами в грубой форме говорили: «чего лезешь язык чесать, проваливай дальше».
Откровенно говоря, такие ответы меня сильно радовали, доказывая некоторую недоверчивость и даже враждебность казаков к большевикам и, вместе с тем, рождая надежду, что коммунистические проповеди не найдут здесь для себя благодарной почвы.
Однако последующие события доказали обратное. И не только я, но и главные руководители противобольшевистского движения, впали в ту же ошибку, переоценив невосприимчивость казаками большевистских идей.
По моему личному мнению, главная причина усвоения казачеством большевизма лежала в том, что значительная часть казаков-фронтовиков, даже и тех, которые на фронте не поддались революционному соблазну, теперь – на длинном пути своего возвращения на Дон, вынужденные долгое время дышать зараженной большевистской атмосферой и выдерживать натиск весьма умелой коммунистической пропаганды, – вернулась домой психологически уже не способными к защите Дона. Сказывалось и общее утомление войной и потому сильное желание отдохнуть доминировало над всеми остальными чувствами. Имело значение, возможно, и то, что Донское Правительство в глазах казачьей массы не сумело создать себе популярности и нужного авторитета. Если А.М. Каледин лично и пользовался известным влиянием, то этого нельзя сказать о Правительстве в целом. Наоборот, оно среди казаков авторитетом не пользовалось, казачества на свою сторону не привлекло, и раздавались голоса, что Правительство только стесняет Атамана и своими действиями подрывает его авторитет. Власти фактически не было, чувствовалось безвластие и растерянность, передававшиеся сверху вниз.
Вместе с тем, надо признать, что казаков безусловно запоздали вернуть на Дон, и они не имели времени в обстановке родных станиц изжить принесенные с фронта настроения. Их, как сохранявших дольше других дисциплину и порядок, задерживали на фронте, все еще лелея мысль о возможности восстановления фронта и продолжения воины. Когда же, наконец, Каледин, желая оздоровить Дон и чувствуя, что на воюющем фронте казаки стоят без дела, отдал приказ всем казачьим полкам идти на Дон, – то было поздно. В это время уже совершился переворот, и власть перешла к большевикам, начавшим чинить всякие препятствия пропуску казаков в Донскую область. Они обезоруживали их, и большинство казаков вернулось домой без пушек, без ружей, без пулеметов, без пик и шашек и совершенно деморализованными.
Между тем, по словам Г. Янова, члена Донского Правительства[8], еще «в августе месяце после Государственного совещания в Москве, когда фронт совершенно разложился, представители Донских частей, по настоянию казаков, просили А.М. Каледина отозвать Донские полки на Дон. А.М. Каледин в категорической форме отказался отдать такое распоряжение, мотивируя свой отказ тем, что Донские казаки должны до конца выполнить свой долг перед Родиной. Вернувшиеся делегаты передали казакам ответ Атамана, и в результате ни один полк не решился самовольно покинуть армию до самого последнего момента существования Временного Правительства и захвата власти большевиками».
Виноваты отчасти и высшие начальники. Они под всевозможными предлогами тормозили отправку казаков на Дон, оставляя казачьи полки у себя как единственную надежную охрану. И, думается, многие еще помнят, что в то время казачьи части действительно играли исключительную роль.