Увидев, что Арлин дрожит во время работы, я заставил ее натянуть пару свитеров и сам сделал то же самое. Мы ходили в перчатках, я, правда, снимал их, когда они мешали. Тогда руки превращались в ледышки, и я натягивал их снова, чтобы согреться, прежде чем опять приступить к соединению тончайших проводков, подводящих энергию к плазменным шарикам.
Вдруг раздался истошный трезвон барометрического датчика. Мы с Арлин обеспокоенно переглянулись – второго предупреждения не требовалось. Пора было переходить на кислород. Мы решили пользоваться одной бутылкой, стараясь ограничиться несколькими глотками воздуха в час, и позволяли себе дополнительную дозу, только когда совсем тупели или начинала кружиться голова.
Дело в том, что кислорода у нас было в обрез. И хотя дядюшка Шугар зарядил бутылки по максимуму, даже при экономном расходовании их хватило бы ненадолго. Имелись еще бутылки, но их мы приберегали для топливной смеси.
Естественно, с падением давления приходилось прикладываться к бутылке все чаще – хотя, как ни странно, теперь оно падало медленнее, поскольку не стало силы, выталкивающей воздух наружу.
Мы растягивали запасы кислорода, как могли, но он все равно кончился, когда оставалась еще куча недоделанной работы. До службы в армии я хорошо походил по горам в родном Колорадо, поэтому теперь давал Арлин советы, как следует вести себя в разреженной атмосфере.
– Не дыши глубоко, – поучал я. – Больше отдыхай и говори только в случае необходимости.
Работа, однако, продолжала требовать физического напряжения. Чтобы справиться с одышкой, приходилось то и дело прерываться. Мы быстро уставали и нуждались в хорошем сне, но по-прежнему не позволяли себе спать больше четырех часов. Спи мы дольше, конец работы отодвинулся бы еще на какое-то время.
Низкое давление – коварная штука. С одной стороны, оно имеет вполне очевидные последствия – слабость, затрудненное дыхание и охлаждение организма. Но есть и другие симптомы, о которых не сразу догадаешься: это звон в ушах, ухудшение слуха (в разреженном воздухе звуки слегка приглушены), а самое страшное – нелады с головой. Человеческий мозг рассчитан на определенное атмосферное давление, и, если оно слишком высокое или слишком низкое, с людьми могут твориться разные странности.
У Арлин, например, начались галлюцинации.
– Тыква! – выпалила она вдруг, разбудив меня через два часа вместо полагающихся четырех.
Схватив пулемет, она дала очередь прямо над моей головой, так что моя бедная черепушка аж задрожала.
«Тыквами» мы называли летающие головы пришельцев – скорее всего механически управляемые и совершенно отвратительные, – которые извергали маленькие шаровые молнии, способные испепелить за пятьдесят шагов. Я сорвался со стола, служившего кроватью, и понял, что отдыху конец – пришельцы нас обнаружили!
Но упав на колени с винтовкой наготове, я увидел только дыру в стене, оставшуюся после бурных испытаний неделю назад.
Арлин понеслась по коридору, паля направо и налево – неизвестно в кого. Однако проклятущим демонам прыти не занимать! Так что не было причин сомневаться в моей подружке. Словом, я присоединился к ней, готовый начать сначала то, что мы уже бесчетное количество раз проделывали на Фобосе, Деймосе и в гиперпространственном туннеле.
Но тут Арлин помчалась прямо на перегородку, будто ее и не было, и у меня мелькнула мысль, что с ней не все в порядке.
Ударившись, она рухнула на пол, но мне было не до нее – первым делом требовалось догнать тыкву.
Потерев кулаком глаза, чтобы прогнать остатки сна, я бросился стремглав по коридору, вертя туда-сюда головой. Я не стрелял, но был готов к встрече с врагом. На секунду мне померещилось, как мимо проплыло что-то круглое, и я чуть не выстрелил, но оказалось, что это всего-навсего моя собственная тень, таковы каверзы периферийного зрения.
Добежав до тупика в конце коридора, я бесповоротно убедился, что никакой тыквы нет.
Я на мгновение остановился, тщетно пытаясь наполнить несуществующим воздухом пылающие легкие. Потом вернулся к Арлин, которая со стоном приходила в себя.
– Послушай, дружище… – через силу произнес я, – не хочется говорить пакости, но придется отобрать у тебя оружие. Арлин непонимающе уставилась на меня.
– Никаких тыкв нет, – объяснил я. – Это у тебя галлюцинации от низкого давления.
– О, Господи…
Она все поняла. И с грустью отдала мне свой пулемет и автоматический пистолет АБ-10.
На душе кошки скребли. Нет ничего хуже, чем лишить пехотинца оружия. Все равно, что приравнять его к жалкому штафирке. К тому же Арлин расстроилась из-за галлюцинаций.
Она шла и плакала, пока мы не торопясь возвращались в сборочный цех, то есть ангар. Я никогда раньше не видел, чтобы Арлин плакала. Кроме того раза, когда ей пришлось убить «переделанное», реанимированное тело бывшего возлюбленного, Додда.