Кому нужно было написать прошение, узнать, как надо подавать в суд жалобу, тот шел тоже на площадь, и площадные подьячие, сразу почуяв добычу, окружали такого неопытного и теребили его со всех сторон, назойливо предлагая свои услуги. Кому нужно было отслужить дома молебен или всенощную, тот тоже шел на площадь и приглашал безместного, т. е. бесприходного батюшку: их всегда стояло несколько на площади. На площадь выносили в гробах тела тех, кого не на что было похоронить, и сердобольные прохожие, положив глубокий поклон за упокой души несчастного усопшего, клали на краю гроба кто сколько мог. На площади шныряли заезжие скоморохи и давали свои представления медвежьи поводыри, чинно проходили странники и странницы. Здесь же, прямо на улице, стригли и отворяли кровь своим клиентам цирюльники, и площадь возле их мест была густо покрыта остриженными волосами. На площади предлагали свой товар голосистые торговки калачами, мочеными яблоками и всякою мелочью, расхваливая свое добро складными певучими прибаутками. Сюда шел и богатый и бедный, чиновный и простой. Сам воевода не гнушался показаться на торгу пешком или в «корете», «каптане», посмотреть, какого товару навезли купцы с Москвы и городов. За порядком смотрел земский ярыжка – тогдашний низший полицейский чин при воеводской канцелярии; на груди его служебного кафтана нашиты тесьмой буквы «з» и «я», означающие его звание. Земскому ярыжке надо внимательно смотреть: на площади много всякого темного люда, искателей легкой и незаконной наживы, всегда готовых и способных стянуть то, что плохо лежит; надо ему смотреть и в сторону кружечного двора: там у крыльца под орлом или с веткой ельника на крыше шумят кабацкие «питухи»; этих питухов, пропившихся пьяниц-бражников, заведывавшие «царевым кабаком» излюбленные целовальники лишней подачкой вина держали возле своего учреждения как приманку для публики: пусть смотрит народ, как пьяно и разымчиво вино в кабаке; питухи, заслуживая свое «даровое» вино, вслух расхваливали его и держали себя вызывающе весело; глядя на них, шли в кабак люди с площади, рискуя в конце концов стать такими же питухами. Словом, на площади было на что посмотреть.
От посадской площади во все стороны расходились улицы, которые звались обыкновенно по церквам, стоявшим на этих улицах, а иногда по занятью обывателей. По краям улиц или на перекрестках воздвигались образа на столбах, иногда в фигурно вырезанных киотах-часовенках. Улицы были вообще довольно широки, прямы, но очень грязны в распутицу и страшно пыльны в жару, завалены сугробами снега зимой, а во все времена года на улице валялась всякая нечистота и падаль, которую жители без стеснения выбрасывали со своих дворов. Только в Москве и в немногих больших городах часть улиц была как бы вымощена круглыми длинными и короткими деревяшками, расположенными поперек улицы плотно одна к другой; где было совсем невылазно-грязно, там через улицы перекидывали доски; мощение улиц и наблюдение хоть за некоторою их благопристойностью лежало на старостах, но производилось жителями улиц; ходить по улицам в грязную пору приходилось в огромных сапогах, чтобы не увязнуть.
В больших городах к услугам пешеходов были извозчики; в Москве, на Красной площади, их стояло очень много, с маленькими санками зимой и тележками летом, запряженными в одну лошадь. За деньгу этот извозчик, по словам одного иностранца, скакал как «бешеный» с одного конца города на другой, поминутно крича во все горло: гись! гись! Но в известных местах извозчик останавливался и не вез далее, пока не получал еще деньгу. Встретясь с другим извозчиком, московский извозчик согласится скорее сломать у себя ось или колесо, а не свернет с дороги, не уступит проезда встречному.
Улицы в Москве на ночь загораживались поперек положенными рогатками – «решетками». Как только зажигались вечером огни в домах, около этих загородок становились сторожа «решеточные», которые никому не позволяли ходить позже урочного часа. Ходить ночью по городу позволено было только при крайней нужде и непременно с фонарем. Всякий ехавший или шедший ночью без фонаря считался вором или лазутчиком, и его немедленно арестовывали.
Тем не менее ночные грабежи и убийства на улицах тогдашних русских городов были довольно часты. По словам иностранцев-современников, в Москве ночи не проходило, чтобы кого-нибудь не убили. Помощи ждать несчастному, на которого напали, было неоткуда – ночные сторожа часто сами промышляли ножом, да и было их немного, а из обывателей, как рассказывает один иностранец, «ни один не решится высунуть голову из окна, а не то что выйти на крики о помощи». Количество убитых увеличивалось в праздничное время.