Но вот прочли наказ. Воеводу поздравляют с царской милостью, он кланяется, благодарит на добром слове и заверяет, что рад послужить в городе, что от него никаких продаж и убытков посадским и всеуездным людям не будет. Посадские и уездные выборные власти выслушивали речь воеводы, кланялись и говорили, что они рады уважать государева слугу, рады его приезду и вот просят принять в почесть для приезда, ради великого государева имени, хлеб-соль. Воевода угощал властей обедом, а после обеда приглашенные отдаривали хозяина.
Поддержка добрых отношений при помощи различных даров и подарков обходилась городу довольно дорого. Но ничего поделать было нельзя – обычай слишком был крепок. Несмотря на закон, прямо запрещавший кормы, посулы и поминки, их ждал воевода, приехавший «покормиться», их давать считали своим долгом обыватели. Это была «почесть».
Обычай заставлял всякого, кто бы он ни был, за чем бы ни шел на воеводский двор, – нести какой-нибудь подарок воеводе.
Нечего и говорить, что тяжущиеся – виноватые, которые хотели быть правыми, правые, боявшиеся, как бы их даром не обвинили – несли подарки друг перед другом: кто больше и лучше, и в поисках поддержки задаривали всех, кто был так или иначе прикосновенен к воеводскому суду или даже только к воеводскому двору.
Посадские и уездные люди собирали меж себя деньги на «корм и поминки» воеводе, и земский староста вел точный и аккуратный счет расхода этих мирских денег. Вот записи из одной такой книги: «1-го сентября несено воеводе: пирог в 5 алтын, налимов на 26 алтын; подьячему пирог в 4 алтына 2 деньги; другому подьячему пирог в алтын 4 деньги; третьему подьячему пирог в 3 алтына 2 деньги». Воевода позвал обедать, за эту честь надо его отблагодарить, и староста подносит воеводе после обеда: «в бумажке 4 алтына, боярыне его 3 алтына 2 деньги, сыну его 8 денег, служанкам 8 денег, слугам 6 денег». На другой день, 2 сентября, староста опять идет к воеводе и несет: «четверть говяжью в 12 алтын, да щуку в 6 алтын; подьячему – четверть говяжью в 9 алтын». 3 сентября староста несет воеводе «щук на 19 алтын, да на воеводский двор купил лопату в 2 деньги, 100 свеч сальных, дал 8 алтын 2 деньги, купил в съезжую избу бумаги 5 дестей, заплатил 11 алтын 4 деньги»… и так каждый день носит земский староста то говядины, то репы четверик, то щук, то вина и пива и самому воеводе и его «лакомым» подьячим.
А вот роспись расхода на воеводском дворе присланного из уезда с казенным сбором мирского посыльного: «Ходил к воеводе, нес хлеб да колач в два алтына, да мяса говяжья на 26 алтын, свиную тушу в рубль, да баранью тушу в 13 алтын, да деньгами в бумажке 3 рубля; племяннику воеводы – рубль; другому племяннику – 10 алтын; боярыне – рубль; дворецкому – 21 алтын; людям на весь двор – 21 алтын; ключнику – 10 денег; малым ребятам – 2 алтына; подьячему – хлеб да колач, деньгами два рубля с полтиной, жене его – 16 алтын, двоим племянникам – рубль; людям на весь двор – 10 алтын; приворотнику – алтын; малым ребятам – 8 денег; блаженному – 4 деньги; приставам дал всем на всю братию 6 денег, да когда платил деньги, дал сторожу в мешок 2 деньги, да что писал в книгу целовальник взял 2 деньги, да староста взял за сено, что миром посулено воеводе, 4 гривны». Надо было, значит, по тогдашнему обычаю, дарить, давать «поминки» даже своей братии – выборным.
Все эти и другие мирские расходы на воеводу и его подчиненных и домочадцев были делом обыкновенным и не возбуждали ни ропота, ни жалоб. Но бывали воеводы, которые не довольствовались обычными полюбовными приношениями и сами назначали, что и сколько должно быть им поднесено, «чинили людям тесноту и налогу большую, напрасные продажи и убытки, били людей без сыска и без вины, сажали в тюрьмы для своей корысти и, выимая из тюрем, били батогами без вины для своей корысти». Тогда в земской избе поднимались громкие жалобы, земский староста отправлялся на воеводский двор и «лаял» воеводу, т. е. бранил его на чем свет стоит и упрекал в неправде. Когда это не помогало, призывался дьячок земской избы и под диктовку старосты строчил слезную челобитную в Москву на воеводу от имени всех «уездных и посадских людишек».
Воевода тоже не дремал и, в пику земскому прошению на него, отправлял от себя челобитную в Москву, жалуясь, что посадский земский староста «лаял» его, воеводу, называл «вором» при многих людях, а эти «люди» «чинятся сильны», доходы платят оплошно и говорят мне, воеводе, «с большим невежеством», чтоб я с них казенных доходов не собирал, «бунтуют, приставов бьют».