Иностранцы-современники единогласно свидетельствуют, что в московских приказах за деньги можно было добиться всего.
В 1627 году жители города Устюга, измучившись от злоупотребления подьячих своей съезжей избы, жаловались государю и писали так:
«Сидят в Устюге в съезжей избе пять человек подьячих: одни из них взяты из посадских тяглых людей, другие, приехавшие в Устюг, купили себе тяглые посадские дворы. У этих подьячих по молодому подьячему, а сами они разбогатели сильно: в волостях за ними деревни лучшие, податей со своих городских дворов они не платят, с деревень подати платят вполовину и многие подати за них платят посадские люди миром; да они же ездят, переменяясь, в волости по государевым делам, и по волостям берут себе почести великие, кормы, вина, пива; берут с нас при сборе государевых податей лишние деньги, а в роспись эти лишки не ставят, да они же берут с нас жалованье по двадцати рублей на человека (по 400 наших рублей). Вели, государь, дать из Москвы на Устюг троих молодых подьячих, или вели выбрать на Устюге подьячих миром, а тех старых подьячих вели переменить: можно быть в Съезжей избе на Устюге троим подьячим; прежде было трое и без найму, из одного доходу. Смилуйся, государь, пожалуй». Царь Михаил Федорович приказал исполнить просьбу устюжан, и после следствия подьячих отставили.
Не ко всякому дьяку и подьячему можно было просто подойти с подношением, а надо было выждать да вызнать, что и как любит подьячий. Человек немалого чина, стольник Колонтаев, нуждаясь по своим делам в дьяке и посылая ему «поминки», так наказывал своему слуге: «Сходить бы тебе к Петру Ильичу, и если Петр Ильич скажет, то идти тебе к дьяку Василию Сычину; пришедши к дьяку, в хоромы не входи: прежде разведай, весел ли дьяк, и тогда войди, побей челом крепко и грамотку отдай. Примет дьяк грамотку прилежно, то дай ему три рубля (т. е. по-нашему около 70 рублей), да обещай еще, а кур, пива, ветчины самому дьяку не отдавай, а стряпухе. За Прошкиным делом сходи к подьячему Степке Ремезову и попроси его, чтобы сделал, а к Кирилле Семенычу не ходи: тот проклятый Степка все себе в лапы забрал; от моего имени Степку не проси: я его, подлого, чествовать не хочу; понеси ему три алтына денег, рыбы сушеной, да вина, он, Степка, жадущая рожа и пьяная…»
Кроме приказных дьяков и подьячих, сидевших по приказам в Москве и городах и делавших дело государево, в Древней Руси были еще подьячие, которые на государственной службе не состояли, платили все подати, но кормились пером. Это были так называвшиеся тогда «площадные подьячие». Их должность была сходной с должностью наших нотариусов. Они писали различные купчие, духовные, прошения, челобитные, – словом, все те бумаги, которые приходилось старинному русскому человеку представлять в приказ, чтобы начать там дело. Не состоя на казенной службе, площадные подьячие все же могли исполнять свое дело только с разрешения властей, и тогда всякая бумага, писанная площадным подьячим и им подписанная, имела характер любого нашего акта, заключенного и засвидетельствованного у нотариуса. Площадными эти подьячие назывались потому, что располагались обыкновенно со своим письменным материалом на площади возле приказов. Зимой они сидели в особой избе, «писчей избушке», а летом прямо на площади и здесь строчили по просьбе всякого нуждающегося в бумаги разные купчие, просьбы и прошения.
Площадные подьячие работали артелью, ручаясь друг за друга; во главе каждой артели стоял выбранный ею староста, который должен был смотреть, чтобы всякие акты и посторонние письма площадные подьячие писали с его ведома, помечали имена в бумагах правильно, писали при свидетелях и чтобы «воровски» не писали ничего заочно, без заказчика и его свидетелей. Когда такой подьячий попадался в неправильных действиях, то староста докладывал о нем в приказ, и тогда «вороватого» подьячего «отставляли от площади».
В Москве на Ивановской площади перед приказами состояло в XVII веке одних штатных площадных подьячих 24 человека, а число нештатных, из людей, которых пускали на время «покормиться» пером, было очень различно в разное время и всегда велико.
Письменная работа подьячих в приказах и на площади начиналась рано утром, прерывалась на обыденное время, а потом длилась до ночи снова.
Государевы указы устанавливали неоднократно, чтобы судьи и дьяки в приказ приезжали поранее, а выходили из приказа попозже. Вообще требовалось, чтобы они сидели в приказах не менее 12 часов в сутки: с 6 часов утра до обеда и часов с двух пополудни до девятого часа вечера.