Подвижник всегда чем-нибудь занят: копает огород, делает изгородь, поправляет свою хижину-землянку; непрестанный труд, пост и молитва изнуряют и искушают тело святого. Но и этого ему мало: чтобы совсем подавить всякие телесные желания, подвижник опоясывается тяжелою цепью, так что звенья ее врезываются в тело; надевает власяницу, беспощадно дерущую своими острыми, как иглы, волосками его тело; на голову, под монашеский куколь, надевает железную шапку, не носит никакой обуви и в самые жестокое морозы ходит босиком; тучи комаров в жаркий летний день вьются над подвижником, покрывают его лицо и руки таким слоем, что не видать тела, а подвижник стоит и молча творит молитву за себя и за мир.
Жилище подвижника в лесу – жалкий шалаш, кое-как огороженный, землянка, а то и просто дупло большого дерева. Подвижник избегает людей, налагает на себя обет молчания, и нет сил вынудить от него слово. К преп. Савве Вишерскому пришел родной брат; преподобный сошел со своего пригорка, на котором жил, благословил брата молча и возвратился на свой пригорок.
Место, избранное будущим основателем обители, всегда отличается красотою. С высокой горы увидал преп. Кирилл Белозерский необъятное пространство, покрытое озерами и лугами, орошенное Шексною; по красоте развернувшегося вида признал он это место за указанное ему Богом и поселился тут. Преп. Филипп Ираньский выбрал дивно-красивое место на высоком берегу пустынной реки Лыдоги. Селясь около реки, подвижники выбирали место обыкновенно в устьях ее, там, где она впадает в другую реку. Любили подвижники селиться на островах озер, а преподобные Зосима и Савватий поселились на островах Белого моря, где основали знаменитый Соловецкий монастырь.
Подвизаясь в строгом одиночестве, будущий основатель монастыря с любовью относится к окружающей его природе, приручает зверей и птиц. Когда преп. Сергий Нуромский пришел навестить преп. Павла Обнорского, то увидал, как стаи лесных птиц вились около преподобного; он кормил их из рук, некоторые сидели у него на голове и на плечах. Возле стоял медведь и ждал себе пищи, вокруг прыгали лисицы и зайцы. К преп. Никодиму Кожеозерскому так привыкли олени, что стадами ходили около него и кормились. Преп. Пафнутий Боровский любил «гавронов черноперых и многоязычных», по выражению жития этого преподобного, и дал заповедь не убивать грачей, до сих пор в изобилии гнездящихся в монастырском лесу. По рассказам житий, змеи и гады, повинуясь преподобным, оставляли места, где жили святые, и уходили прочь.
Подавляя в себе все житейские привычки и слабости, от которых так много зла среди людей, подвижник стремится стать лучше духом и сердцем. Подвигами труда, молитвы и поста он укрепляет в себе незлобие, кротость, чувство любви и всепрощения. Становясь лучше сам, подвижник верит, что его пример не останется бесплодным.
И действительно, отшельнику, избравшему себе удел одиночества и молитву, недолго удавалось прожить в тишине и одному. Скоро начинали приходить к нему люди и со слезами упрашивали позволить поселиться возле него и жить с ним. Бывали случаи, что родители подвижника, руководимые молвой, находили его и, покоренные его незлобием и подвигами, оставались жить с ним, посвящая свою жизнь также молитве и трудам.
Скоро возле уединенной келии подвижника вырастают келии его соратников по духовному подвигу. Общими усилиями воздвигается небольшая церковка. Основателя-подвижника выбирают игуменом, и начинается монастырская жизнь. Общим трудом одолевают все препятствия. Такой общежительный монастырь под руководством своего деятельного основателя образует рабочую общину, в которой занятия строго распределялись между всей братией. Среди иноков были люди разных занятий и кругов – и купцы, и служилые люди, и ремесленники, и земледельцы. Каждый должен был отбывать «на братскую нужу» то дело, к которому его ставили. Монахи должны были «свои труды ясти и пити», а не жить подаяниями мирян. В житии преп. Ферапонта Белозерского живо изображен «чин всякого рукоделия», т. е. распорядок монастырских занятий: кто книги пишет, кто книгам учится, кто рыболовные сети плетет, кто келии строит; одни дрова и воду носили в хлебню и поварню, где другие готовили хлеб и варево; хотя и много было служб в монастыре, вся братия сама их исправляла, отнюдь не допуская до того приходивших мирян, монастырских служек. Существовало тогда два порядка мнишеского жития – житие общее и житие особное. В монастырях с особным житием иноки сходились вместе только на церковные службы и не имели ничего общего. Каждый сам заботился о себе и своей келье, и о пище, и об одежде, особо от других затворившись, читал в своей келии монашеские молитвы, особо от других пил и ел. В монастырях общежительных все считалось общим, строго воспрещалось «ничтоже особь стяжевати кому, ни своим что звати, но вся обща имети», в келии не есть и не пить и у келаря не просить, а келарю и ключнику не давать ничего никому без игуменова слова. Есть и пить в трапезной всем вместе, а вне трапезы ничего не вкушать ни до обеда ни после обеда и до пьяна отнюдь не упиваться. Одеяние потребное брать у игумена, и то обычное, а не из немецких сукон; шубы носить без пуху и обувь с онучами брать у игумена; лишних же одежд не держать. Если игумен пошлет куда-либо монаха на службу, пусть идет без ослушания; без благословения же игумена никак не выходить никуда. Послушание и покорение иметь к игумену во всем: если кто начнет говорить вопреки игумену и воздвигать свары, таковой да будет заключен в темницу, пока не покается, а непокорливого мниха по первом, втором и третьем наказании изгонять вон из монастыря и не отдавать ему ничего, что было им внесено в монастырь.