По мере распространения христианства число школ росло и увеличивалось по городам. Школы устраивались при церквах и в монастырях. Обилие переводных с греческого книг, существовавших тогда, показывает, что школа делала свое дело – создавала читателя и любителя просвещения. Сын великого князя Ярослава, Святослав, наполнил книгами клети своего дворца, его племянник Владимир Мономах сам был писателем, отец же Мономаха, Всеволод, знал пять языков. В летописи под 1097 годом упоминается, что преподобный Нестор ездил во Владимир на Волыни для обозрения училищ и наставления учителей. Правнук Ярослава, князь Роман Смоленский (1180), завел у себя в городе что-то вроде высшего училища, где учили даже латинскому языку. Князь Роман все свое имущество тратил на книги и училища, и когда умер, то смольнянам пришлось хоронить его на свой счет. Книга, учение книжное были в большом почете, и послесловия многих письменных памятников тех времен содержат одушевленные похвалы «учению книжному». «Велика бо бывает польза от учения книжного, – гласит одна такая похвала, – книги наставляют и учат нас пути покаяния; мудрость обретаем и воздержание от словес книжных; книги, как реки, напояют вселенную, оне источники мудрости; неисчетна глубина книг, оне утешают нас в печали, поддерживают в подвиге».
Падение Киевской Руси и нашествие татар подорвали в корне начатки просвещения в южной Руси. На далеком суздальском севере было не до учения, не до почитания книжного, впору было только отбиваться от дикого зверя и зарабатывать тяжелым трудом себе пропитание. Школы становятся редки, грамотность ютится по монастырям, просвещение не идет дальше переписки книг и заучивания наизусть их содержания. Даже среди князей есть лица, «не гораздые грамоте», как, например, говорили про великого князя Димитрия Донского.
К началу XVI века приходится жаловаться на недостаток грамотных людей. «Не можем добыти, кто бы горазд грамоте, – писал новгородский митрополит Геннадий, – кто хочет учиться, тот не может достать силы книжные, а другие не хотят учиться, а если учатся, то не от усердия… Мужики-невежи берутся учить ребят, да только речь им портят; отойдет такой ученик от мастера (т. е. от учителя) и еле бредет по заученной книжке, а другую, незнакомую, не всегда и прочтет».
В 1551 году, когда царь Иван Васильевич «строил свои государства», возник, конечно, вопрос и о народном просвещении и образовании. Собор духовенства, созванный царем Иваном, так называемый Стоглавый, установил, что, действительно, в Московском государстве учиться негде: «Учителя, какие есть, сами мало умеют и силы в Божественном Писании не знают. А преж сего в Российском царствии на Москве, и в Великом Новгороде, и по иным городам многие училища бывали». Собор духовенства, признавая, что такое «небрежение» нельзя больше терпеть, постановил: «В царствующем граде Москве и по всем градам протопопам и старейшим священникам и со всеми священники и дьяконы, коемуждо во своем граде, по благословению архиерея, избрать из своей среды добрых священников и дьяконов и дьяков, женатых и благочестивых, имущих в сердцах страх Божий, могущих и иных наставлять грамоте, чтению же, пению и письму гораздых, и у тех священников, дьяконов и дьяков учинити в домах училища, чтобы все священники, дьяконы и все православные христиане каждого города давали своих детей на ученье грамоте, книжному письму, церковному пению и чтению; учителя должны блюсти своих учеников, беречь и хранить их, наказывать и поучать страху Божию и всякому благочинию по церковному чину, ничего не скрывая, чтобы ученики все книги учили…»
Таким образом правительство Московского государства задумало создать училища при источниках всего тогдашнего знания и мудрости, т. е. при церквах, а учителей думало найти среди тех, кто по самому своему занятию не мог не знать грамоты.
Постановление Стоглавого собора мало подвинуло вперед дело школьного обучения. Школы кое-где устроились, а большею частью распоряжение осталось неисполненным: не было учителей, не было и общего желания учиться. Среди лиц церковного клира часто встречались безграмотные. «Приведут ко мне мужика ставиться в священники, – писал новгородский архиепископ Геннадий, деятель конца XV – начала XVI в., – и я велю ему Апостол читать, а он и ступить не может, я велю ему Псалтырь дать – и по тому еле бредет, я откажу посвятить его, а мне говорят: “Такая уж земля, господине; не можем добыть, кто бы горазд был грамоте!”, и бьют мне челом, просят: “Пожалуй, господине, вели научить его”. Я прикажу учить такого ставленника говорить ектении, а он и к слову пристать не может; ты говоришь ему то, а он иное говорит; велю учить азбуку, а они поучатся немного да и просятся прочь, не хотят ее учить».