Особого порядка совещаний на вече не было. Как только соберется народ и наполнит площадь, так и начиналось обсуждение дела. Конечно, не все собравшиеся на вече в один голос говорили и решали все дела; из всего «многолюдства» выделялись наиболее решительные, смелые и лучше понимавшие дело, они-то и вели весь разговор.
Размещались на вече люди в некотором порядке. В середине, ближе к князю и епископу, к городской старшине, к посаднику и тысяцкому, собирались те, кто пользовался бо́льшим значением в городе или за свое богатство, или за услуги, или по преклонному возрасту. В этой сравнительно небольшой кучке и сосредоточивалось все обсуждение дела, а толпа присоединялась к какому-либо одному из мнений, и тогда оно торжествовало. Бывало, разумеется, и так, что толпа, возмущенная или раздраженная тем делом, которое обсуждалось, и пришедшая на вече с заранее решенным мнением, заставляла «лучших людей» принять то, что она принесла с собой, быть может, после долгих предварительных рассуждений по дворам и горницам. При таких условиях вече становилось иногда слишком шумным и беспорядочным сборищем, и тогда «людие, – по словам летописи, – (были) яко взбеснеша, или яко звери дикии, и речи слышати не хотяху, бияху в колоколы, кричаху и лаяху»…
При обсуждении дел никакого подсчета голосов не велось, и требовалось всегда или единогласное решение, или такое большинство, которое было бы ясно видно и без всякого подсчета голосов. Решение веча, таким образом, действительно исходило от всего города. Единогласие получалось мирным путем, если успевали сговориться и поставить на чем-нибудь одном; но если страсти разгорались, то дело решал не словесный бой, а кулаки и топоры. Никаких записей того, что происходило на вече, не велось; ни председателя, ни руководителя прений не было, по крайней мере летопись не указывает на существование их. Первый вопрос предлагался вечу обыкновенно тем, кто его созвал, т. е. князем, посадником или кем иным, а затем начиналось самое совещание. Есть указания в летописях, что люди богатые подкупали людей бедных для того, чтобы они своим говором и криком на вече заглушали речи противников и способствовали проведению мнений тех, кто подкупал их.
Так как на вечевых собраниях не требовалось присутствия определенных лиц в определенном числе, а нужно было только, чтобы присутствующие были горожане, то состав веча бывал очень непостоянен в своих решениях. Сегодня собрались в таком соотношении, что большинство высказывается за известную меру, а на завтра созвонили вече, собрались в большинстве противники принятого вчера решения, и вот принято вместо вчерашнего противоположное ему. Но даже и в тех случаях, когда вече собиралось однородное, оно настолько зависело от настроения духа подвижной массы своих членов, что очень легко меняло свои решения.
Кроме избрания князя, вече, как высшее правительственное учреждение, как правительство само, решало вопросы о войне и мире. Но вопрос о войне и мире решал также и князь. Как устраивались в этом вопросе обе власти? Дело в том, что князь и вече ведали войны, так сказать, различного характера. Если князь вел войну на свой страх и риск, то вече в нее не вступалось; если же князь требовал помощи горожан, то вершителем вопроса войны или мира становилось вече, и тогда оно имело решающий голос.
Летопись рисует нам не одну картину взаимоотношений князя и веча на почве вопросов войны и мира. В 1147 году шла борьба между старшим внуком Мономаха, Изяславом, и его дядей, младшим сыном Мономаха, Юрием. Старинные противники Мономаховичей, черниговские Ольговичи предложили союз Изяславу. Изяслав, рассказывает летопись, созвал бояр своих, всю дружину свою и всех киевлян, т. е. вече, и сказал им:
– Вот я с братией моей хотим пойти на дядю своего к Суздалю. Пойдут с нами и Ольговичи.
Киевляне на это ответили:
– Князь! Не ходи на дядю своего в союзе с Ольговичами, лучше уладь с ним дело миром. Ольговичам веры не давай и в одно дело с ними не вступайся.
– Они крест мне целовали, – ответил Изяслав, – и мы сообща порешили этот поход; не хочу менять моего решения, а вы помогите мне.
– Князь, – сказали тогда киевляне, – ты на нас не гневайся: не пойдем с тобой, мы не можем поднять руку на Владимирово племя. Вот если на Ольговичей, так с детьми пойдем.
Тогда Изяслав решил идти один с дружиной и охотниками, кликнув клич по них: