Города не оставались безучастными зрителями княжеских усобиц, вмешивались в ссоры князей и, приглашая к себе из них кого полюбится, часто младшего помимо старшего, тоже вносили немало запутанности в княжеские отношения. Так, когда после смерти Всеволода Ярославича великим князем стал Святополк, в Новгороде должен был сесть на княжение, по обычаю, сын Святополка. Тогда Владимир Мономах послал сказать сыну своему Мстиславу, княжившему при Всеволоде в Новгороде, чтобы он покинул Новгород и очистил место для сына Святополкова. Мстислав повиновался и пошел к отцу. Но с Мстиславом прибыли в Киев послы от веча новгородцев и сказали Святополку:
– Мы, князь, присланы сюда, и вот что нам велено сказать тебе: не хотим Святополка, ни сына его! Если у твоего сына две головы, то пошли его к нам!
Святополк много спорил с новгородцами, ссылаясь на обычай, но те стояли на своем, и пришлось уступить им. Сам Мономах стал великим князем помимо старшего его Святославича только потому, что этого потребовали киевляне.
Вообще надо сказать, что за время княжеских усобиц города вошли в большую силу, и веча их приобрели большое значение. Горожане стали «рядиться» с князем при его вступлении в город, уговариваясь с ним на вече, чтобы он суд судил и правду людям давал «без лести». Из 50 князей, занимавших киевский стол после Ярослава до татарского разорения, 14 были призваны вечем.
При таком обилии поводов к усобицам военная непогода неустанно свирепствовала по всему пространству тогдашней Руси, особенно около Киева. Года не проходило без того, чтобы тот или иной князь не вступил в распрю с другим князем и не завязал с ним кровавую усобицу. Если в промежутке времени от смерти Ярослава до появления татар сосчитать одни крупные усобицы, то и тогда выйдет, что на эти полтораста лет падает более ста лет войны. Усобицы князей разоряли страну, губили население; победители опустошали города, жгли и грабили села в княжении соперника, убивали и брали в плен мирных жителей; пленные, по тогдашнему суровому обычаю, становились рабами победителей, которые за честь себе вменяют вернуться домой «ополонившеся челядинами и скотом». Города мало принимали участия в усобицах князей, но это не избавляло их от тех страданий, какие несла им неустанно свирепствовавшая война.
Жизнь на киевском юге становилась невыносимой для мирного труда еще и потому, что этот край с семидесятых годов XI века разоряли половцы. Большими и малыми отрядами вторгались они в Русскую землю. Области Киевская и Черниговская, а особенно самая южная – Переяславская, много терпели от этих набегов. Защищаться от них за стенами городов еще было возможно, но предупредить набег было очень трудно, благодаря необыкновенной подвижности степняков. Вихрем налетали их отряды и, захватив добычу и пленных, так же быстро исчезали. «В один миг, – рассказывает греческий писатель Евстафий Солунский, – половец близко и вот уже нет его. Сделал наезд и стремглав, с полными руками добычи, хватается за поводья, понукает коня ногами и плетью и вихрем несется далее, как бы желая перегнать быструю птицу. Его еще не успели увидеть, а он уже скрылся». В 1096 году, рассказывает летопись, хан половецкий Боняк нежданно нагрянул на Киев, опустошил все кругом города, сжег загородный княжеский дом в Берестове, а в это время другой хан Куря жег и грабил все кругом Переяславля. Князья Святополк и Владимир Мономах бросились к Переяславлю; пока они там расправлялись с половцами, Боняк едва не овладел Киевом, грабил окрестные села и монастыри, причем пострадал и Печерский монастырь. «Пришли половцы к нам в монастырь, – рассказывает летописец, – а мы все спали по кельям после заутрени; вдруг подняли крик около монастыря и поставили два стяга перед воротами; мы бросились бежать задами монастыря, другие взобрались на полати, а безбожные дети Измаиловы вырубили ворота и пошли по кельям, выламывая двери, вынося из келий все, что ни попадалось; потом выжгли Богородичную церковь, вошли в притвор у Феодосиева гроба, взяли иконы, зажгли церкви, ругаясь Богу и закону нашему».
Рассказывая о половецких набегах, летопись постоянно отмечает, как половцы, вторгаясь в русские земли, «взяша села без счета, с людьми, с мужи и жены, и коней и скот и овцы». «Много зла сотвориша христианам, иных плениша, а иных избиша, множайших же убиша младенцев». Половцы уводили в полон население целых городов; пленников продавали в прикаспийских и таврических городах. Этот половецкой плен был настоящее и горькое бедствие. «Сотворися плач велик на земле нашей, – рассказывает летопись о набеге 1093 года, – и опустеша села наши и города наши и быхом бегающе перед враги наши… Лукавии сынове Измаилове пожигаху села и гумна и многие церкви запалиша огнем… Ови ведуться полонени, другие посекаеми бывают, горкую смерть приемлюще, другие трепещут зряще убиваемых, другие гладом уморяеми и водной жажею… имуще раны различные, печали и страшные мукы, овы вяжеми и пятами пхаемы и на зиме (холоде) держими и ураняеми… печални, мучими»… «Городи вси опустеша, села опустеша… поля, идеже пасома беша стада конь, овца и волове, все тоще ныне видим, нивы поросъше и зверем жилища быша»… «А люди в беде опустевше (похудевши) лицами, почерневше телесы; незнаемою страною, языком испаленным, нази (наги) ходяще и боси, ногы имуще сбодены (изранены) терньем, со слезами отвещеваху друг другу, глаголюще: “аз бех сего города”, а другие: “а яз сея веси”; тако супрашаются со слезами, род свой поведающе и въздышающе, очи возводяще на небо к Вышнему, сведущему тайная»…