Табличку после этого случая он так и не повесил, однако приема больных не прекратил.
«…У врачей бывают отвратительные дни и часы, не дай бог никому этого, – не только по наблюдениям, но и на основании собственного опыта через несколько лет напишет он Суворину и еще раз повторит: – …Те отвратительные часы и дни, о которых я говорю, бывают только у врачей, и за сие, говоря по совести, многое простить должно…»
Тяжела ответственность врача за судьбу доверившегося ему пациента. За малейшую ошибку или оплошность он казнит себя и умирает с каждым больным, которого не смог поставить на ноги.
Важность миссии врача выделяет эту профессию из всех существующих на земле. Вот какие высокие требования предъявляет А. П. Чехов к человеку, посвятившему себя медицине: «Профессия врача – это подвиг, она требует самоутверждения, чистоты души и чистоты помыслов.
Надо быть ясным умственно, чистым нравственно и опрятным физически».
Это его высказывание удивительным образом перекликается со словами выдающегося врача древности Гиппократа: «Врач-философ равен богу. Да и немного, в самом деле, различия между мудростью и медициной, и все, что ищется для мудрости, все это есть и в медицине, а именно: презрение к деньгам, совестливость, скромность, простота в одежде, уважение, суждение, решительность, опрятность, изобилие мыслей, знание всего того, что необходимо для жизни…»
В свое время А. П. Чехова нередко обвиняли в холодности, бесстрастности, не понимая, что эта кажущаяся отстраненность автора от своих героев – всего лишь прием, благодаря которому особенно остро воспринимается тончайшее движение души. Я полагаю, что этот литературный прием, которым он владел в совершенстве, ведет свою родословную от врачебного опыта, когда переживания за судьбу больного скрываются в подтексте, а на поверхности – трезвость мыслей, ясность суждений и четкость действий.
Антон Павлович был тесно связан с многими врачами не только общим делом и службой в земстве, но и личным общением, перепиской. Среди его адресатов можно насчитать около 100 человек медицинской профессии, а сколько врачей писало Чехову, откликаясь на его рассказы и пьесы, сколько их обращалось к нему за советом и помощью!
Чехову хорошо было знакомо положение, в котором находились земские врачи «глухих углов России». Друг его юности Д. Т. Савельев, с которым Антон Павлович регулярно переписывался, откровенно информирует его о своем житье-бытье: «…отсутствие товарищества и вообще какого-либо интеллигентного общества доводит до совершенного отчаяния» В другой раз он жалуется:
«Весь мой кругозор здесь – больница и моя убогая квартира…». Через некоторое время – снова крик души: «Я несу, вернее, должен нести несколько обязанностей: обязанности земского врача, уездного и городского. Содержание одного земского врача уходит целиком на разъезды, а за два остальных я совсем до сих пор ничего не получаю… Три месяца леня буквально разрывают на части, и это при существовании „с хлеба на квас“…Словом, годы такой деятельности я не выдержу: или сойду с ума или повешусь».
Заметим, что жизнь доктора Д. Т. Савельева закончилась типично для земского врача: он умер от сыпного тифа, заразившись во время эпидемии.
Антон Павлович органически не выносил необоснованных нападок на врачей и не спускал их даже своему кумиру – Л. Н. Толстому, о котором говорил, что ни одного человека на земле не любит, как его, и что без Толстого у него в жизни образовалось бы «большое пустое место».
В необычном для Чехова сердитом тоне он выговаривает писательнице Е. М. Шавровой, в рассказе которой врачи не соблюдают элементарных профессиональных правил: разглашают врачебную тайну и бездушно относятся к парализованному больному.
В другой раз этой же писательнице досталось от Антона Павловича за поклеп на врачей-гинекологов, которых она изображает людьми циничными и аморальными. Чехов приводит ей в пример своего университетского профессора по курсу женских болезней В. Ф. Снегирева, который о русской женщине говорит возвышенно, «не иначе, как с дрожью в голосе».
Выступая в защиту врачей, А. П. Чехов, однако, далек от стремления во что бы то ни стало защитить честь мундира и не разделяет взглядов прозектора Петра Игнатьевича из «Скучной истории», по глубокому убеждению которого, «самая лучшая наука – медицина, самые лучшие люди – врачи, самые лучшие традиции – медицинские».
Чехов предостаточно видел среди врачей и невежд, и хамов, как и среди людей других профессий. И хотя он считает, что за те «отвратительные часы и дни», которые бывают только у врачей, им многое простить можно, не склонен прощать такого порока, как стяжательство.
Антону Павловичу близки и понятны принципы общественной медицины, развиваемые Е. А. Осиповым. В соответствии с этими принципами полностью исключаются денежные отношения между больным и врачом. Оказывая медицинскую помощь, врач получает материальное обеспечение от земской управы.
Не так давно, читая воспоминания крупнейшего французского хирурга Рене Лериша, я натолкнулся на фразу, которую не сразу понял: «…хирург живет хирургией. Тяжелая необходимость», – пишет Лериш.
Я удивился – я тоже являюсь хирургом и тоже живу хирургией, то есть все мои мысли и переживания – о больном, которого только что оперировал.
Лишь дочитав абзац, я понял, что автор имел в виду:
«Насколько лучше чувствуешь себя перед самим собой, когда можешь дать царственный подарок – здоровье, отдавая только себя без того, чтобы дар был оплачен…»
Сегодня в нашей стране врачи и больные, к великому взаимному счастью, лишены необходимости продавать и покупать здоровье.
На протяжении всего своего творческого пути Антон Павлович будет развивать образ врача-стяжателя, считающего купюры, чтобы, наконец, заклеймить его в ставшем нарицательным имени Ионыч.
«…Мой папа был доктором, а доктора одним осязанием угадывают качество бумажки», – иронизирует он в фельетоне «На магнетическом сеансе».
«…Ну что может быть приятнее, когда стоишь этак с глазу на глаз с обывателем и вдруг чувствуешь на ладони некоторое бумажное, так сказать, соприкосновение… Так и бегают по жилам искры, когда в кулаке бумаженцию чувствуешь…» – откровенничает становой, которого по этой фразе публика в вагоне принимает за доктора («В вагоне»).
В записной книжке Антона Павловича есть такая заметка: «Торгово-промышленная медицина» – и больше ничего не сказано.
Словосочетание это, наверно, обратило внимание писателя своей противоестественностью: медицина может быть только человеческой.
Эта фраза заставила меня вспомнить доктора Нещапова из рассказа «В родном углу», который когда-то был врачом, но потом взял на заводе пай и теперь, хотя и продолжает заниматься медицинской практикой, не считает ее своим главным делом.
Врач-предприниматель, врач-фабрикант – разве это не противоестественно?
Но ведь не менее противоестественно широко распространенное явление, когда врач ставит целью своей жизни накопление капитала за счет пациентов.
В повести «Дуэль» выведен эпизодический, но запоминающийся персонаж – доктор Устимович (тусклые глаза, жесткие усы, чахоточная шея). В качестве врача он соглашается присутствовать на дуэли, но ставит условия: «Каждая сторона платит по пятнадцать рублей, а в случае смерти одного из противников оставшийся в живых платит все тридцать…»
Чехов устами Лаевского определяет его сущность: «Ростовщик, а не доктор!»
Страсть к стяжательству – это порок не столько личности, сколько общества, построенного на принципе купли-продажи. Даже сильные, незаурядные натуры порой бывают неспособны устоять перед развращающим влиянием капитала. Примером этого может послужить превращение способного доктора Дмитрия Ионыча Старцева в зловещую фигуру «языческого бога», поклоняющегося только золотому тельцу.