– Поцелуй его, – сказала она.
Я нежно взял ее пенис в руку и поцеловал сбоку, а она рассмеялась и бросилась на кровать. Я сделал что-то немыслимое, извращенное, поцеловать ее было словно поцеловать электричество.
– Снимай одежду, – сказала она. Я так и сделал, а потом хорошенько глотнул вина и лег на нее. Так, обнаженные, мы лежали в моей кровати, целовались и терлись друг о друга. Она была совершенна и прекрасна. Я целовал и целовал ее тысячи раз. Мне казалось, что я влюблен в нее.
Она взяла в руки мой пенис и погладила его, потом потянула мои руки к своему. Он не был по-настоящему твердым из-за гормонов. Вдруг я почувствовал что-то в его основании. В тусклом свете я разглядел шрам. Он был прямо рядом с лобком.
– Что случилось? – спросил я. Возбуждение мгновенно прошло. Я испугался.
– Клиент укусил две недели назад, – сказала она. В ее голосе звучала злость. Она жалостливо посмотрела на свой пенис. – Я ходила к доктору. Он сказал, что все будет в порядке.
– Почему он укусил тебя?
– Не знаю. Он курил крэк. Он был ненормальный. Было много крови.
– Что ты сказала доктору?
– Что я так проснулась.
– Он тебе поверил?
– Да. – Она начала почесывать шрам.
– Не чеши, – сказал я, словно мамочка. Марию обидели. Она казалась такой юной и уязвимой. Наши отношения окрасились в темный цвет. Мы больше не целовались. Клиент укусил ее. Я был клиентом.
Она захотела пить и, взяв мой стакан, стоявший рядом с кроватью, отправилась на кухню. Я слышал, как вода течет из крана. И вдруг сквозь шум воды за дверью прозвенели ключи Генри. Генри дома, подумал я, и на меня нахлынуло привычное счастье. Правда, только на одно мгновение. Мне было двадцать шесть лет, конечно, у меня не мог случиться сердечный приступ, но мое сердце обуяла паника. Меня охватил такой же абсолютный ужас, как перед тем, как я протаранил светофор на Третьей авеню.
Я выбежал на кухню, чтобы вытащить Марию оттуда, спрятать ее в шкафу. Я рассчитывал, что Генри будет долго искать нужный ключ. Я с силой, молча схватил ее за руку, боясь, как бы Генри нас не услышал. Она сердито посмотрела на меня – мы только что говорили о клиенте, который ее укусил. Легкое звяканье ключей за дверью ни о чем ей не говорило. Я же слышал все. Она оттолкнула меня. Дверь открылась. Я отпрыгнул. Прикрыл наготу руками. Генри увидел ее, не меня, и вскрикнул. Это был высокий, нехарактерный для него крик. Такого крика я от него не ожидал, он привел меня в ужас. У Генри была маленькая сумка с вещами на одну ночь. Он бросил ею в Марию, защищаясь инстинктивно, решив, что она вломилась в квартиру. Но промахнулся.
– Твою мать! – вскрикнула Мария. Она, однако, была смелая девушка.
Генри стоял в дверном проеме, его мгновенная слепота, вызванная страхом, прошла. Он осознал, что Мария голая и бояться ее нечего. Он шагнул вперед и тут увидел меня. Его глаза пробежали по моему обнаженному телу, моим дурацким рукам, защищающим пенис.
– Генри… мне жаль, – хрипло прошептал я.
Он посмотрел на Марию, на ее груди и пенис. Она прошла в мою комнату.
– Вон отсюда! – крикнул Генри и с силой хлопнул дверью.
Я рванул в свою комнату. Мария уже одевалась. Я тоже натянул одежду. Я ощущал себя бесконечно слабым, и все равно у меня было такое холодное чувство, что все превосходно. Что я должен был все разрушить.
– Ты траханый больной! – прокричал Генри из своей комнаты. Я никогда не слышал, чтобы он использовал слово «трахаться» раньше. Затем он бросил что-то, послышался звон стекла.
– Убирайся подобру-поздорову! Вали отсюда! – В его голосе звучала злоба, но также и слабость, отвращение, дрожь.
– Вот козел, – сказала Мария. Я чуть ее не ударил. В то же время я знал, что она не понимает.
Мы подошли к входной двери. Я осмелился на мгновение заглянуть в комнату Генри, свет у него был погашен. Он стоял ко мне спиной. Он разбил винную бутылку о шкаф. На оранжевом ковре лежали осколки зеленого стекла.
Мария мечтала поскорее отвязаться от меня, и я ее не винил, но я не мог оставаться один и поэтому предложил купить ей что-нибудь поесть. Она согласилась – должно быть, была голодна.
Мы пошли в греческую закусочную на углу Восемьдесят шестой и Второй. Официанты глазели на нее. Для меня она была девушкой, а для них, наверное, чем-то особенным, и они это улавливали. И все-таки она была юной Королевой, которой уже хватало мужества не заботиться о том, что люди глазеют на нее. Мы устроились в дальней кабинке. В некоторых кабинках еще сидели люди. Было приблизительно час ночи.