– Гиллисы здесь, – сказала Лагерфельд. – Она связана с Линкольн-центром и устраивает большой вечер в следующий четверг. Нужно поговорить с ней.
Генри спешно приготовил себе еще один сандвич из крекеров и сыра – другой уже был у него во рту.
– Да, нас должны пригласить, – сказал он. – Но где Лоис? Я что-то ее не вижу.
Лагерфельд указала в дальний угол, мимо толпы, кружащейся вокруг столов с выпивкой, на одинокую леди, рассматривающую картины.
– Мы с Луисом должны поздороваться с ней, – сказал Генри, – а затем я вернусь к тебе и мы займемся Гиллисами. Я скажу им, что знаком с Вивиан Кудлип.
Мы оставили Мэридит и остановились у столика с вином. Привлекательная молодая девушка разливала вино в бокалы.
– Вы русская? – спросил у нее Генри.
Он сказал это флиртуя. Девушка покраснела и ответила:
– Я американка.
– Я всегда думал о вас как о русской. – Генри улыбнулся ей. Я тоже попытался улыбнуться, но, похоже, девушка меня совсем не замечала. Она все еще заливалась краской после слов Генри. Он очаровывал и вел себя как джентльмен.
Мы взяли бокалы и отошли от столика.
– Люди здесь страшно занудные. Эта русская барменша – единственная привлекательная женщина. А мужчины – ходячие мертвецы.
Мы быстренько отхлебнули вина, и Генри сказал:
– Теперь отправляемся к нашей настоящей цели.
Мы двинулись к Лоис, она все еще смотрела картины.
Генри сказал мне:
– О боже, посмотри на это платье. Где только она их находит? Я говорил ей, что она должна одеваться так, чтобы обмануть глаз. Все, что она носит, привлекает внимание к ее самым кричащим дефектам. – На Лоис было туго натянутое платье леопардовой расцветки, которое подчеркивало ее раздутую задницу, из-за которой спина походила на седло.
Лоис рассматривала семейный портрет, и, прежде чем поздороваться с ней, Генри воскликнул:
– На этой картине карлик!
– Только ты можешь принять ребенка за карлика, – заметила Лоис. – Это не карлик, это маленький мальчик.
– Нет, карлик, вне всякого сомнения карлик. Или ребенок, который и есть карлик, он никогда не вырастет.
– Это прелестное дитя, – возразила Лоис. – Ты всегда пытаешься видеть во всем уродство.
– У меня наметанный глаз на гротеск! – сказал Генри, и я почувствовал, что он уже готов оскорбить даму – так быстро они перешли к спору, но он взял себя в руки. Должно быть, подумав: «ФЛОРИДА!» Он внимательно вгляделся в картину и сказал: – При ближайшем рассмотрении я должен с тобой согласиться. Это не карлик. Это ребенок с большой головой, и эта голова довольно привлекательна. Если уж мы заговорили о детях, позволь мне представить тебе моего юного гостя Луиса Ивза. Он приехал в Нью-Йорк, чтобы найти себя, и в настоящее время занимается журнальным бизнесом. Луис, это Лоис. Ваши имена должны произноситься вместе. Они просто катаются на языке.
Мы пожали руки, и Лоис одарила меня милой улыбкой. Генри неожиданно сказал, что проголодался и хочет еще сыра. Перед тем как уйти, он бросил на меня говорящий взгляд, напоминая о важности задачи.
Мы с Лоис перешли к следующей картине. Я был убежден в том, что у нее куча денег, и надеялся ей понравиться.
– Хорошие полотна, – заметил я.
– Мне они не нравятся, – отозвалась Лоис, – но я считаю это безобразием, что никто на них не смотрит.
– Да, – сказал я. – Я понимаю, что вы имеете в виду.
Я не очень хорошо поддерживаю беседу, так что, когда мы перешли к следующей картине, я сказал:
– Мне очень нравится ваше платье. Оно интересное.
Мой тон был сладок и искренен, и Лоис улыбнулась. Она поблагодарила меня за комплимент. Она была очень низенькой, с привлекательным лицом, крошечным носом красивой формы, немного квадратным на кончике. Я заподозрил пластическую хирургию, подтяжку лица, потому что казалось, что у такой женщины должны быть кое-какие морщинки, но их не было. Ее облик дополняли губы, подкрашенные кричащей красной помадой, и матовый белокурый парик, сползший на лоб. Я решил, что Лоис хорошо за семьдесят. Рядом с ней я с тоской вспомнил своих двух бабушек, которые умерли много лет тому назад. Но в конечном счете у меня оставалась тетушка.
Пока мы с Лоис стояли перед картинами и я думал о своих бабушках, у меня возникло неожиданное непреодолимое желание взять ее за руку. Я посмотрел на ее руки. Они были костлявыми, с кричаще-красными ногтями, но в то же время изящными и хрупкими.