– Как дела?
Я был поражен.
– Все в порядке, – ответил я тихо, сдержанно и печально.
– Я тут подумал… – сказал он. – У меня есть предложение, которое сбережет твои деньги. Позволь мне заплатить за тебя автомобильную страховку, а я заберу твой автомобиль во Флориду на пару месяцев. А когда вернусь, мы сможем пользоваться им вдвоем, пока я не найду новый. Я заплачу большую часть страховки, но, поскольку он будет общий, ты тоже должен немного заплатить. Так ты сэкономишь деньги, а для меня это будет громадной помощью. Я должен попасть во Флориду.
Я не мог поверить его словам. Мы едва разговаривали в течение недели, и теперь он предлагал это дело с автомобилем. Он просто хотел использовать меня. Как вечно использует других. Моя тетушка была права. Но тем не менее часть меня хотела это сделать – помочь ему, получить его одобрение. Но если я позволю Генри взять мою машину, уверен, он ее разобьет. Он пренебрегает всем и вся, и мой бесценный автомобиль, мой «паризьен» погибнет – последний автомобиль моего отца, мое наследство.
– Не думаю, что мне это очень поможет, – сказал я. – Скорее всего, вы разобьете его. – Я разозлился, потому что меня обидело, что он прервал наше молчание не для извинений, а только для того, чтобы с меня что-то получить.
– Нет, не разобью. Я знаю, как обращаться с автомобилями.
– С чего это я должен вам помогать? Почему вы не представили меня внучке Вивиан Кудлип? – неожиданно спросил я, подразумевая, что если я сдам ему напрокат свою машину (даже при условии оплаты им страховки), то это такая же любезность, как представление меня молодой наследнице, что не было правдой, но я так чувствовал.
– Это было бы неправильно, – сказал Генри, не глядя на меня.
– Вы думаете, я мог осрамить вас?
– Возможно, и это повлияло бы на мое положение.
– Значит, вы просто боялись, что я лишу вас одного бесплатного обеда?
– Может быть, больше чем одного. Их могло быть множество.
На короткое мгновение надменность покинула его лицо. Он был немного раздосадован собственным признанием, потому что оно гласило, что он ценит бесплатные обеды больше, чем меня. Но это не означало, что я нахожусь чрезвычайно низко в его списке важных вещей, хотя бесплатные обеды, вероятно, были высшей ценностью.
В общем, я простил ему все. Он был честен, и это, скорее всего, меня подкупило. Кроме того, это было смешно. Я любил его безумие. Мой гнев растворился. Генри провел так много лет, гоняясь за бесплатными обедами, что не мог позволить чему-либо осквернить их лучший источник – Вивиан Кудлип.
Я не виню его за то, что он стеснялся меня. Я сам рассказал ему скандальную полуправду о том, как поехал в Куинс с транссексуалкой и как лев упал на меня; и он знал, что я еврей и что внучку я по-настоящему не заинтересую (она была из старинной филадельфийской, истинно американской семьи), так что незачем было представлять меня. О том, что я могу встретиться с ней, он упомянул раньше, чем узнал, что я еврей. Что же касается автомобиля, то я знал, как скромна жизнь Генри: естественно, он пытался получить от людей вещи. Так уж обстояли дела.
Но я не хотел давать ему «паризьен». Если он его разобьет, последнее свидетельство жизни моего отца будет утрачено. Я не был уверен, что Генри простит мне отказ, – может быть, я был его лучшим шансом попасть во Флориду, – но я спокойно сказал ему:
– Мне жаль, но я не могу ссудить вам свою машину. Она имеет для меня особую ценность. Ее мне отец оставил. Я не могу ею рисковать.
– Понимаю, – сказал Генри, и затем с великой любезностью мы по очереди вычистили зубы в раковине на кухне, прежде чем отправиться спать.
Я думал, что после этого между нами установится холодность, но Генри был удивительным. Он не перенес на меня свое дурное настроение, несмотря на то, что ему необходимо было попасть в Палм-Бич. Более того, похоже, наш разговор прояснил некоторые вещи. Это был в определенном смысле катарсис. Генри продвинулся вперед к еле – дующему событию, и мы стали жить как прежде – смотре – ли «Вас обслужили?» и болтали в кровати. Я по-прежнему засыпал, смеясь над тем, что он говорил, и испытывал своего рода счастье. Я перестал ходить к «Салли» и на пип-шоу и делал все возможное, чтобы просто быть молодым джентльменом, ходить на работу каждый день в пиджаке и галстуке, тщательно бриться, читать свои книги, быть чистым.