Когда я повесил трубку, Генри поблагодарил меня и попросил:
– Если не трудно, налей вина и поставь рядом со мной на случай, если оно мне понадобится. Этот ишиас наваливается на меня раз в сто лет, словно саранча. Теперь пробуду в кровати или на полу несколько дней.
Я выключил свет в комнате и сказал:
– Если я вам понадоблюсь, я здесь.
Я лежал в кровати и читал. Был канун нового, 1993 года. Через несколько часов после приступа, около десяти, Генри позвал меня:
– Луис?
– Вы в порядке?
– Все еще жив.
– Хотите перебраться на кровать?
– Нет. Я нашел на столике аспирин с кодеином и сбросил их на пол. Проглотил несколько таблеток и допил вино. Это важно, чтобы коронер знал причину смерти. После того как дознание завершат, я хочу, чтобы меня похоронили на дереве, как индейца. Боюсь только, что не позволят. Необходимо иметь собственность, но даже и тогда не позволят. Придумай что-нибудь другое.
– Как насчет мессы на латыни? – спросил я.
– Нет. Я переменил мнение. Хочу национальные американские похороны.
– Мы с Гершоном найдем вам дерево в Нью-Джерси. Ведь есть же там какие-нибудь леса?
– Я хочу дерево в Монте-Карло. Вот было бы мило. Или в Ирландии. Лагерфельд перевезет мое тело в Ирландию, если ей оплатят дорогу, хотя, скорее всего, она сбросит его в море.
– А как поступить с вашими вещами? – спросил я в надежде, что он распорядится оставить что-нибудь мне. Это было бы знаком привязанности, как замечание о Дэнни Кайе.
– Все переходит на благотворительные цели в католическую церковь. Только Гершону оставить автомобиль за всю ту работу, которую он над ним производил. Он сможет продать его на запчасти. А роялти от моих пьес, которые резко подскочат после моей смерти, также пойдут на католическую благотворительность. Возьми на себя труд зафиксировать мою волю.
– Конечно, – подыграл ему я, слегка разочарованный тем, что мне ничего не оставили.
– Такого бы не произошло, если бы я был во Флориде. Моей спине нужно солнце. Обычно зимой на Кони-Айленде открываются солярии, но это все в прошлом… А летом можно поехать в Атлантик-Сити, если устал от Кони-Айленда. Знаешь, у них там в Атлантик-Сити существует полиция нравов. Женщины патрулируют пляжи в синих юбках и штрафуют тех, кто обнимается. Нью-Джерси всегда славился целомудрием. В Саудовской Аравии тоже есть полиция нравов. Прекрасный институт. – Голос Генри был немного вялым, кодеин и вино произвели свое действие. – Я за полицию нравов. Идеал государственного устройства для меня – коммунизм с королем и архиепископом как оплот морального порядка. Англия близка к идеалу, но у королевы нет власти, а церковь не может принять решения ни по какому вопросу. Иран тоже хорошее место. Если бы я был епископом, то не стал бы нарушать прикосновенность жилища, принимая во внимание право на частные оргии… – Он умолк. Наступила тишина.
– Генри? – окликнул я его, но ответа не услышал. Я вылез из кровати. Сколько кодеина он принял? Не произошла ли передозировка? Не похоже. Скорее всего, он просто перестал говорить, только могло ли его последним словом стать слово «оргии»?
Я вбежал в комнату Генри и сразу услышал его дыхание. Он спал на полу и выглядел вполне мило. Я подтянул одеяло ему на плечи. Затем решил, что лучше мне спать у него на кушетке. Если дыхание прервется, я успею оживить его. Только бы проснуться, как делает мать, заслышавшая плач ребенка.
Я постелил свои одеяло, подушку и простынь поверх его простыни. Блохи, вероятно, исчезли, но Генри не был самым чистоплотным мужчиной, поэтому мне хотелось успокоить себя запахом собственной постели. Маленькая кушетка была узкой, но удобной. Я ощутил, как чувствует себя Генри каждую ночь. Мне это понравилось. Ноги свисали с кушетки. Головой я лежал на восток. На западе виднелся холодильник. Мы все еще его не разморозили.
Мы пережили эту ночь, дыхание Генри не остановилось. Я проснулся раньше, что было хорошо. Таким образом, он не узнал, что я спал на его кушетке. Ему бы не понравилось, что я изображаю из себя няньку.
Утром 1 января Генри страдал от чудовищной боли. На нем все еще были брюки и рубашка от смокинга, однако ему удалось подняться с пола и сесть на стул у телефона.
– Что для вас сделать? Может, отвезти к доктору? – спросил я.
– Нет. Доктора пасуют перед ишиасом. Я нуждаюсь лишь в бесконечном удовольствии и отсутствии обязанностей, так что надежды нет. Всякая деятельность, пусть даже самое незначительное движение, наносит моей спине неисправимый вред. Отвези меня лучше на конноспортивный праздник. Он отвлечет мои мысли от спины. Один раз Дороти Глейд, актриса из мыльной оперы, пригласила меня в Нью-Джерси, страну лошадей. И вместе со мной двух гомиков. Таких раз эдаких, что дальше некуда. Настоящие педерасты. С крашеными белыми волосами. Они сидели на пожарной машине и оттуда глядели на благородное общество и стипльчез. Вид у них был исключительно занудный, тогда как остальные неистовствовали. Я так и запомнил их на этой пожарной машине. Такого рода вещи меня отвлекают. Вот так поживают в Нью-Джерси.