Сабодаш курил, тщательно направляя дым в окно. Дым, однако, не отлетал, тут же втягивался назад в купе.
— …Наших пять колхозов было: Новоподольский, рядом Нововиленский. Мужики крепкие. Мой отец девяносто три года прожил, дядя девяносто семь. Хозяйства — дай бог! А рядом немецкая колония. Меня там многие знали…
Случайное, на первый взгляд, повествование Ратца обрело некий стержень. Денисов не сразу его обнаружил. Голос Ратца неожиданно окреп, даже надтреснутость на время исчезла.
— …Когда фашисты подходили, бухгалтер из немецкой колонии даже бричку дал. «Езжай», — говорит. Лошади, правда, двухлетки. Необъезженные. А других уже не было: фашисты вот-вот нагрянут. — Ратц помолчал. Подъехал к дому, кое-что успели вынести. Говорю жене: «Беги с детьми к мосту! А я жнивьем, чтобы лошадей притомить…» — Он посмотрел на Антона, пояснил: — Жара, и ветра совсем нет. Гоню их жнивьем. К мосту выехал, лошади уже в мыле. А день ясный, как сегодня… У моста жена ждет, дети. Ратц показал рукой на уровне стола, — мальчик и девочка. А по мосту нововиленские овец гонят, романовскую породу… — Он снова отвлекся. Красноармейцы торопят. Войска должны подойти… Говорю жене: «Давай детей, будем переправляться…»
Голос старика стал совсем спокойным.
— …Небо глубо-о-кое, не видел такого никогда. Речка… Вдруг б-бабах! И еще, еще! Двухлетки мои шарахнулись — да на мост! Красноармеец винтовку сорвал: «Куда-а?» А я ничего сделать не могу!
Он кротко взглянул на Антона.
— Как во сне! Перелетел на эту сторону, оглянулся. А сзади ничего уже не разберешь! Горит мост! Где возы? Где что? Дым, крики. И танки идут. А немцы уже вот, совсем близко! — Он поскреб подбородок, помолчал. — Бричку я потом бросил, а сбрую сменял. Хорошая сбруя, совсем новая…
В глазах Ратца было больше неподдельного удивления, чем скорби крайний предел человеческой тоски.
— Так больше не встретили своих? — Антон поставил точку над «i». — Я имею в виду семью…
— Не встретил. Только во сне. Вот и в ту ночь…
Рядом с вагоном показался поднятый над землей узкий тротуарчик платформа и квадратный с плоской крышей домик — вокзал. В глубине желтых крыш горбились залежи силикатного кирпича — там шло строительство. Высоко на тонкой мачте алел флажок.
Антон поднялся.
— Чапчачи! Может, есть новости… — У дверей он обернулся. — Между прочим, ты решил свой тест, Денис?
— Насчет распределительного щита?
— Да.
— Решил.
Антон просиял:
— Ночью?
— Как сказать? Под утро!..
— И к какому выводу пришел?
— Щит вывел из строя сам Полетика-Голей… — Пока Денисов выговаривал эти слова, ему казалось, что предательская самодовольная улыбка гуляет у него по лицу. — Зачем? Чтобы вызвать в вагон электрика. Или бригадира-механика.
— Шалимова? — Антон был разочарован: казалось, все должно было проясниться, как только Денисов найдет отгадку. На деле же все еще больше запуталось.
Лейтенант милиции прошел мимо окна, Денисов проводил его взглядом. Антон выскочил в коридор.
Радио пробормотало:
— Стоянка поезда… Ввиду опоздания…
Дополнительный двинулся, Антон вошел в купе.
Телеграмм было несколько:
«Карунас Петр Игнатович прошлом судим хранение огнестрельного оружия месту жительства отношений не поддерживает якобы часто находится командировках различных городах Союза настоящее время материалами не располагаем…»
Антон тоже проявил интерес:
— Мы о нем знаем?
Денисов поколебался. Вводить ли его в суть собственных неясных полунамеков-полувыводов?
— В сером костюме, с сумкой… Тот, кто сначала подходил к молодоженам, затем к Судебскому. Открыл дверь с нерабочей стороны…
— Дверь Судебскому открыл, а сумку поставил в окно!
— Именно. А потом показал… — Денисов поднял вверх два вытянутых пальца.
— «Виктория»! «Победа»… — Антон взглянул на вторую телеграмму. Странно…
«Вохмянин Игорь Николаевич проживает гор Новосибирске сентября сего года место последнего жительства уточняется…»
Еще несколько телеграмм расширяли уже известные сведения о Полетике-Голее и содержали новые:
«…Сообщенный потерпевшим Полетиком-Голеем телефон 2610002 индивидуальной абонентской сети не значится стол заказов междугородной телефонной станции…»
«…Данным штаба московского управления транспортной милиции возможна качестве рабочей гипотезы версия причастности Полетики-Голея делу Мостового (Стоппера) обнаруженные деньги могли быть частью суммы предназначенной Стопперу и присвоенной Полетикой-Голеем до 25 августа сего года…»