Интересно то, что для меня наука, университет, вообще мысли — это самоцель, это то же, что танцы для одного или водка для другого…
Я предпочитаю эгоистов, думающих и заботящихся только о себе, вероятно потому, что о них не надо заботиться, не надо быть им обязанным, т. е. не свободным.
Хочется рисовать, т. е. опять надо убедиться в том, что ничего не можешь. Могу ли я что-либо?
Хотеть и быть уверенным — значит добиться.
Я никогда не теряю головы — это плохо, т. к. иные поступки можно сделать лишь в таком состоянии, а сделать хочется.
Верить — быть обязанным, а это самое страшное, это потеря свободы. Я хочу перенести горе, чтобы быть значительнее, выше в своих (и чужих) глазах.
Единственное, что приближает к жизни, — это любовь. Боясь жизни, т. е. непрерывных, жестких связей, боюсь и любви.
Для того чтобы примириться с действительностью, я должен уйти от нее. Это значит заняться искусством. Только в нем можно найти то, что нужно. Только в него можно уйти от жизни и одновременно изменить жизнь. Поэтому так и ищешь в себе задатки.
Чувствую, как медленно, медленно, но неуклонно, по капелькам собирается во мне мужество отчаяния. И знаю, верю, что наберется его столько, сколько нужно для того, чтобы вспыхнуть и сгореть быстро. Верю, хочу верить в это. Хочу уважать себя и видеть в этом цель своей жизни.
Я беру из книг только то, что созрело уже во мне. Если я сам не живу, то умею мечтать о жизни, и театр мне не нужен…
30 сентября 1948 года Виктор Штейнберг принял присягу.
После окончания Подготовительного военно-морского училища стал курсантом 1-го Балтийского высшего военно-морского училища. Судьба была определена на годы вперед — учеба, морская практика, казарма. Будущий офицер-штурман. Но была еще иллюзия, что можно совместить военное дело с литературой, и даже не иллюзия, а вполне реальная возможность. В 1948 году вместе с Юлием Филипповым он поступает в Ленинградский университет на русское отделение филологического факультета. Экзамены они сдают экстерном — всегда на «хорошо» и «отлично». Введение в языкознание, русский фольклор, античная литература, логика, введение в литературоведение — какие далекие от военного дела предметы…
Когда-нибудь напишу, как мы с другом Юлькой поступили в университет на филфак и являлись в храм-университет с палашами на боках при всем блеске формы и с таким же блеском толкали экзамены, и профессора ставили нас в пример штатным студентам-оболдуям, которым мы безмерно и безнадежно завидовали. Ведь учились мы на экстернате и основной была военно-морская бурса…
А как интересно и страшно являться к профессорам для сдачи экзамена на дом!.. И почему теперь экстернаты отменили?.. А через год министр обороны Булганин отдал приказ о запрещении курсантам военных учебных заведений получать параллельно гражданское образование, — чтобы в будущем не имели бы лазейки для дера на гражданку. И мы с Юлькой вылетели с филфака. И очень даже вовремя вылетели, ибо и сами бы ушли — старорусский язык или латынь никак уж с теорией торпедной стрельбы не соединяются…
Через всю жизнь Виктор Конецкий пронес память о Юлии Филиппове, друге, во многом повлиявшем на становление его как гражданина и писателя.
Судьба этого человека вместила в себя весь кошмар военной и послевоенной жизни страны и во многом типична для поколения, к которому принадлежит Виктор Конецкий.
Юлий Петрович Филиппов родился 3 марта 1928 года в деревне Романово Ленинградской области (ныне Псковская обл.).
О своей довоенной жизни Юлий Филиппов рассказывал друзьям так.
…Мать, неграмотная, нервная, издерганная тяжелой жизнью женщина. Все свои силы она положила на то, чтобы дать возможность жить и учиться нам, троим ее сыновьям.
В 30-е годы она перенесла очень много неприятностей из-за отца, т. к. тот был склонен к пьянству и часто оставался в кругу сомнительных женщин. Будучи домохозяйкой и неплохой портнихой-самоучкой, она прирабатывала и всячески старалась материально поддержать нас, хотела сохранить целостность семьи и ради этого шла на компромиссы с отцом…
Отец работал в ленинградском торговом порту служащим, позже понял всю низость своего поведения и сделался семьянином-чиновником, оставшись замкнутым и внешне не ласковым.
Жить семье в пять человек на его заработок в 600–700 рублей было трудновато. Старший брат Женя после 7-летки пошел в железнодорожный техникум. Но ему жалкой стипендии не хватало. Я учился в школе, был порядочным озорником и очень много приносил хлопот матери. Хотя я и был отличником в школе, но поведение мое не блистало. Учеба мне давалась легко, а все остальное время я проводил с пацанами на улице, за городом. Сейчас я удивляюсь тому, сравнительно мягкому отношению ко мне со стороны матери. Правда, мне частенько от нее доставалось, и после побоев я замыкался в себе. Это развило во мне упрямство, делать все наперекор сказанному или то, что считал я нужным.