В какой-то момент я взяла его за руку и начала болтать совершенно несвязанные предложение:
– Пожалуйста. Ты не можешь так поступить. Ты не можешь! Вспомни, ради кого ты отдавал свою жизнь, каждый чертов день. Сколько людей ты спас. И сколько людей ты ещё можешь спасти. Как ты думаешь, что бы было, если бы ты умер?! Ничего бы не было… – я замолчала, крепче сжимая его руку. Конечно, он не проснётся сейчас же от моей мольбы, и не скажет, что нуждается во мне, так как я в нем, потому что это всё не правда.
– Как ты думаешь, почему я научилась драться, почему я хочу быть сильной? – продолжила я изливать свою душу в пустоту комнаты. – Я не хочу что-то доказывать. Я хочу спасти кому-то жизнь. Это единственное, что я хотела когда-либо хотела. Ты всегда спасал жизни людей, но ты не смог спасти свою. Знаешь, однажды на одном из уроков живописи в школе, наш учитель провёл довольно необычный урок. И он рассказал нам о жизни и творчества Ван Гога. Ты знал, что за всё свою жизнь он продал лишь одну картину? А известность к нему пришла только после его смерти. Тогда наш учитель сказал, что «чтобы стать героем, нужно умереть», – я замолчала, подбирая нужные слова. – Пожалуйста, стань героем, но только не сейчас. Не вот так. Проживи долгую жизнь и умри с теми людями, которые будут тебя любить, но не так…
Я ухмыльнулась, сплетая наши пальцы рук:
– Знаешь, – проговорила я с легкой улыбкой на губах. – Я никогда не думала, что это случится. Ты – невероятный идиот, стрелял в меня, постоянно подшучиваешь надо мной, редкостный придурок с большим эго и самоотверженный кретин! И я смогла тебя полюбить… – С этими словами моя голова отяжелела, и я погрузилась в глубокий сон, всё ещё сжимая руку Дэвида в своей руке.
12 глава
Наутро я проснулась рано, медсестра сказала, что состояния Дэвида значительно улучшилось. Но он так и не проснулся.
– Ника? – услышала я своё имя, повернувшись, я увидела Амару, которая застыла в дверях. – Можно с тобой поговорить?
Я кивнула, бросив беглый взгляд на Дэвида, вышла за Амарой в коридор. Как всегда она вела себя спокойно и непринуждённо, хотя она была довольно добра ко мне. Ей я доверяла куда больше, чем Григорию.
– Николая, – я поморщилась от звука собственного имени, но Амара деликатно продолжила, – я обязана тебе.
Я подняла на неё взгляд, как всегда на лице и в глазах не тени эмоций. Красивые блондинистые волосы спадали на лицо, подчеркивая высокие скулы.
– Чем? – прохрипела я, до сих пор не сводя взгляда с Всевышней. Она ласково мне улыбнулась, а потом взяла меня за руку:
– Ты спасла жизнь Дэвиду, – ответила она, и в её глазах проступила печаль. – Он вырос здесь, для меня он почти как сын. Ты даже не представляешь, что ты сделала для меня.
– Нет, – я замотала головой, и вырвала свою руку из её ладони. – Не спасла. Если бы я сразу начала действовать, а не наблюдать… Я испугалась, и он пострадал. Если бы не мои глупые предрассудки, возможно, он не был в таком состояние. Он до сих пор не очнулся…
– Николая, – твёрже произнесла Амара, сжав моё плечо. – Вчера, когда ты испугалась, что у него нет пульса…
– Его действительно не было, – отречено пробормотала я. – Он умирал.
– Это так, – тревожно произнесла она. – Но потом каким-то чудом он снова вернулся к жизни. И я знаю, что если бы тебя тогда рядом с ним не было, то…
Она не договорила, лишь обеспокоенно посмотрела мне в глаза:
– Не знаю, что между вами происходит, но прошу, Ника, береги его. Он для меня, как сын.
Я внимательно посмотрела на Амару, которая отпустила моё плечо, а на лицо снова была одета маска безразличия, что недавно была снята.
– Иди, отдохни, – сказала она, скорее приказ, а не просьба. Сначала хотелось возражать, но потом я поняла, что на самом деле сильно устала, и мне не помешал бы отдых. Ответив быстрым кивком, я потопала из лазарета в жилые комнаты.
Оглушительной волной, по Центру пронеслись чьи-то крики боли и мольбы о спасание - ужасающая смесь. Я упала на пол, зажав уши ладонями рук. Крики, как предвестники о смерти, раздались снова по Центру. Я вся сжалась, молясь, чтобы это прекратилось. Я могла слышать каждую мольбу, каждые предсмертный крик, всю ту боль, что испытывали умершие, и это разрушало меня изнутри.