Я обернулась и действительно увидела пятна. Или мне только так казалось... Я повернулась к шкафу. А что было на ней надето? Пятна помню, а одежду нет. Странно.
- Возьми - старое платье было не жалко, пусть даже не вернет, мне то что с этого. Даже лучше, если мы с ней не увидимся больше. От чего-то рядом с этой девушкой у меня наступало сонное состояние, силы просто уходили из тела. Пока она была в ванной - мысли пришли в порядок, и тело перестало так сильно болеть, а вышла и в голове туман, а кости будто выворачивает.
Я заторопилась уйти в ванную, чтобы дать переодеться гостье и проверить свою теорию о негативном влиянии Оли на мой организм.
Иногда такое со мной бывает. Я должна быть уверена в чем-то, но не получается до конца. Всегда может оказаться, что я не права, например. Или кто-то не прав, или ситуация, которая вроде бы объясняется только одним способом, оказывается, выглядит по-разному для разных людей. В этом мире все настолько многогранно, что нельзя выбрать стопроцентно четкую позицию по всем вопросам. Даже по одному бывает нелегко. Ну, например, убивать точно плохо, но есть тысяча нюансов - вдруг тот, кого ты убил - Гитлер. Тогда ты крутой. Или - быть худышкой - это красиво, ну а вдруг ты всю жизнь мечтала быть пухленькой, а у тебя дефицит веса, который не прибавляется, хоть ешь, хоть не ешь.
И вот сейчас я решила, что это глупое совпадение и решила выбросить из головы то, что мне снова стало лучше. Я настолько отвлеклась, что провела в ванной около часа, отмывая вчерашний ужасный день, а потом еще было очень больно палец, от мыла ожоги пощипывало, и было тяжело мыться.
Уже собираясь выйти, я замерла на пороге. В комнату вошла мама. Сначала я обрадовалась - вот Оля, в моем платье, голубеньком, с красивыми такими маками на подоле, стоит спиной, волосы у нее, оказывается, точь в точь как у меня, до лопаток и рыжие. И фигура. И даже родинка на плече. Если она сообразит отвечать «угу» на вопросы и не оборачиваться, то мама просто уйдет и не заметит подмены.
А потом мама спросила
- Ты завтракать идешь?
И гостья, каким то странно знакомым и несколько режущим ухо голосом ответила:
- Конечно, мамочка, через пять минут.
- Давай быстрее, вафли остывают, - мама, словно и не заметила разницы. Первые пять секунд я радовалась, а потом стало обидно. Неужели родная мама не может узнать мой голос из тысячи? Или голос настолько похож на мой? И Оля так похожа?
Мама вышла, и я начала радостно
- О, здорово... - но стоило сделать шаг из ванной, как снова накатила какая-то болезненная усталость и я шагнула к кровати.
- Ты поспи, может быть? - предложила Оля, но мне было по-настоящему жутко спать в комнате, где находится она. Я изо всех сил боролась с желанием отключиться. Двигаться было сложно, как под водой, но я встала и стала подталкивать девушку к выходу.
- Уже пора, сейчас мама вернется, очень извиняюсь, спасибо большое, увидимся завтра, может быть послезавтра - тараторила я, пытаясь не упасть. Я никогда так не поступала, но какой-то первобытный страх не давал мне находиться с ней в одном помещении, где-то в подсознании крутилась мысль, что пусть не ради себя, так ради своих родителей стоит это сделать.
Только дверь закрылась, как я снова почувствовала себя, пусть и вымотанной, но живой. Мозг заработал, осознавая, что стоит спрятать грязную одежду и постирать незаметно, что ожог стоит обработать, забинтовать и придумать достоверное объяснение, откуда он, придумать для Оли отмазку, чтобы если встретимся быстро убежать, объяснить, куда пропал телефон... Так обидно: телефон потеряла, промокла, ожог получила. А ради чего?
Я выглянула в глазок на лестничную клетку, чтобы убедиться, что девушка уехала и сразу отпрянула. Она стояла прямо за дверью и смотрела, словно мне в душу. Через секунду я убедила себя, что видеть она меня не могла, не видит же она через стены, а значит, просто что-то забыла и думала, как постучать в дверь, чтобы не подставить меня. Я посмотрела снова. Ольга стояла спиной, смотрела на то, как загораются цифры смены этажей, совершенно нормальная картина. Девушка с книгой в руках. Время на три секунды стало медленнее, и я сообразила, что это мой дневник, я вела его с детства, записывала там все-все. И она его забрала, видимо копалась в ящиках. А в другой руке у нее был кулон, который мама мне подарила в прошлом году. Папа тогда смеялся, что нам нельзя носить золото, потому что мы и так его золотые девочки - рыженькие и веснушчатые.