— Обманывать нехорошо, — раздался возбуждающий мужской шепот на ухо.
— Эй, ментяра, ты чего к ней лапы тянешь!! — заорал Вадик — парень из нашей компании, который интенсивно за мной ухаживал, пытаясь охмурить.
Надо же было ему вмешаться! Эх, Вадик, эти пальцы перевернули не только мои внутренности, но и все представление о мужчинах, любви и сексе. Я, кажется, больше не смогу без них жить!
Мужская рука на моих трусиках, боже… как я и хотела, шевельнулась. Этим движением он словно кости из меня вытащил, превратив в безвольную, мечтающую оказаться с ним наедине, подрагивающую от желания бесформенную субстанцию. Всхлипнула и обернулась, желая увидеть, понять, а как на старшего лейтенанта действует наша близость, но... тут подскочил Вадик и врезал Карпову в глаз.
— Руки от нее убрал!!
Лейтенант ответил точным ударом в челюсть, от которого мой, теперь уже точно бывший, парень упал на пол. Вот тут-то и завязалась настоящая драка, на разнимание которой прибыл еще один наряд блюстителей порядка. Пришлось звонить папе, чтобы помог. Вскоре в каталажке, куда нас загребли, появился папин друг, полковник милиции — Швец Роберт Евгеньевич. Все недоразумения сразу разрешились. Роберт Евгеньевич всегда умел производить впечатление.
На следующий день вечером я стояла у дверей отделения, где трудился Карпов Владимир Константинович. Ждала, когда он закончит дела и пойдет домой. Не могла по-другому! Мне нужно было понять — мощнейшее сексуальное, и не только, притяжение в самом деле существует между нами, или же мне все привиделось под воздействием паров алкоголя? Ведь утром я проснулась другой — влюбленной, с танцующими бабочками в животе, которые постоянно порхали, закручивая небольшие вихри внутри моего тела. От них мне было щекотно, и, наверно, поэтому я постоянно улыбалась. Словно идиотка... Нет, не привиделось! Стоило взглянуть на Карпова, и крылатые бестии устроили в животе целую бурю. Только вот лейтенант милиции, кажется, совершенно не был рад нашей встрече. Смотрел в мою сторону хмуро, даже с неприязнью.
— Привет, — протяжно пропела я, сияя, словно до блеска натертый самовар, и постаралась выдать свою самую обворожительную улыбку под фирменным названием «устоять невозможно».
Складка между густыми бровями Карпова стала только глубже, а радость от лицезрения моей прекрасной физиономии так и не появилась. Похоже, у него в животе полный штиль наблюдается, и никаких завихрений, вызванных полетом прекрасных насекомых, в помине нет.
— Здравствуйте, Калашникова Кристина Сергеевна.
Фыркнула. Как официально! Карпов хотел пройти мимо. Но я вцепилась в его локоть, не давая уйти. Ах, как посмотрел на руку, словно заморозил, нет, обжег! В общем, рука отнялась.
— Лейтенант, скажи, чтобы ты стал со мной разговаривать, мне нужно совершить преступление?
— Попробуй, — ответил он, нервно стряхивая мою онемевшую руку со своего локтя.
— Ты же милиционер и должен предотвращать преступления, а не толкать на совершение новых! Я пожалуюсь твоему начальству!
Карпов обернулся и так улыбнулся, что я, кажется, взлетела на полметра вверх от восторга.
— У меня и так из-за тебя выговор и фингал под глазом.
Но несмотря на его слова, я почувствовала, поняла, лед треснул и пошел крупными глыбами по теплоте взаимного интереса. А я уж постаралась взглядом, прикосновением к его руке добавить жара, чтобы даже самые стойкие льдинки не просто растаяли, а даже превратились в пар...
***
— Швец, на выход!
Как не хочется выныривать из этих счастливых воспоминаний! Затеряться бы там, остаться в них навсегда!
— Сегодня тоже на допрос? — уточнила я у охранницы, а сердце тревожно забилось, неужели мы снова увидимся.
— Радуйся, Швец, свидание тебе разрешили.
Большая комната, куда меня привели, была разделена перегородкой, с одной стороны которой находились родственники, а с другой — подследственные. Перегородка, в свою очередь, дробилась выступающими панелями на отдельные кабинки, в каждой из которых находились стул и телефонный аппарат. По другую сторону стекла меня ждал папа.
Папа... Все это время я делала все возможное, чтобы никто из родных, особенно отец, не догадались о том, как несчастен мой брак. Когда мы приходили в гости к родителям, старалась быть веселой, улыбчивой, выглядеть Кристиной Калашниковой, а не бледной ее тенью. Боялась, что папа или мама обо всем догадаются, поймут о моем вранье насчет "большой любви, долго зревшей в душе", о которой я не решалась никому поведать и которой "не смогла противиться". "Долго зрела" только похоть Роберта Евгеньевича. Еще с подросткового возраста ощущала на себе его липкие, нескромные взгляды.