— Да, — быстро кивнул Ратушинский. — Я согласен на все. На любые условия. Я должен узнать, кто украл документы.
— Тогда давайте сразу начнем, — предложил Дронго. — Расскажите мне подробно, кто был в вашей квартире в день, когда они исчезли. Расскажите о каждом поподробнее.
Гость кивнул. Потом, взглянув на Вейдеманиса, вдруг попросил:
— Вы не могли бы дать мне еще стакан воды?
Эдгар пошел на кухню. Ратушинский посмотрел ему вслед и шепотом обратился к Дронго:
— Вы в нем уверены? Сейчас плохое время. Если эта история попадет в газеты, я буду окончательно опозорен.
— Мы знаем друг друга уже не первый год, — пояснил Дронго. — Что касается лично вас, то мне иногда кажется, будто я живу в перевернутом мире. Когда вас уличили в том, что вы обманули государство на несколько десятков миллионов, вас это не испугало. Вас волновало не моральное осуждение окружающих, а поиски предателя из вашего окружения. Зато вы боитесь показаться смешным и поэтому не хотите, чтобы наше расследование стало достоянием гласности.
Лучше пусть думают, что я жулик, чем полагают, что дурак, — парировал Ратушинский, и не нужно говорить о моральных принципах. Мы примерно одного возраста, может, я старше вас на несколько лет. Мы с вами прошли одну школу. Нас принимали в пионеры под барабанную дробь, потом мы были комсомольцами. Кстати, вы, наверное, были и членом партии? — Не дожидаясь ответа, Борис Алексеевич махнул рукой: — Я тоже был. Только меня исключили. За махинации в восемьдесят четвертом. Тогда было строго. Как раз перед смертью Андропова. Нас учили,что спекуляция—это плохо,что нельзя заниматься частно-предпринимательской и коммерческой деятельностью, нельзя иметь валюту на руках, за это давали срок. А сейчас? Ценности изменились… Моральные ценности стали совсем другими. Девочки мечтают стать валютными проститутками, а мальчики продают жвачку друг другу в школе и становятся рэкетирами уже в старших классах, отбирая деньги у малышей. Все изменилось…
Вейдеманис принес стакан с водой, и Ратушинский, благодарно кивнув, выпил его залпом.
— Вам не говорили, что вы циник? — спросил Дронго.
— Вы пытаетесь оправдать собственную нечистоплотность. За аферу с сахаром в любой другой стране вас привлекли бы к уголовной ответственности. Такие «шалости» не прощают в цивилизованных странах.
— Может быть, — кивнул Ратушинский, — но тогда нужно сажать и некоторых ответственных чиновников из правительства, которые знали о настоящей цене и, тем не менее, подписали наши договора. Или вы думаете, что они сделали это безвозмездно?
— Не думаю, — нахмурился Дронго. — Он посмотрел на Вейдеманиса. Им обоим это человек был неприятен. «Может, выгнать его к чертовой матери? — подумал Дронго. — А с другой стороны, за него просил давний знакомый из Баку». Вслух он спросил:
— Как вы вышли на моего знакомого?
— У меня есть адрес вашего филиала в Баку, — улыбнулся Ратушинский, — а там все знают, что офис Дронго находится на улице Хагани, двадцать пять. Я даже помню ваш почтовый индекс — тридцать семь и четыре нуля. На вы там редко бываете. Хотя адрес запоминающийся, как Бейкер-стрит у Шерлока Холмса. Я попросил узнать о ваших знакомых, и мы вышли на вашего друга. Вы меня и за это осуждаете?
Я ведь понимал, что мне нужно заручиться рекомендацией кого-то из тех, кто хорошо вас знает.
— Остается только позавидовать вашей предприимчивости, — пробормотал Дронго, — давайте перейдем к делу. Расскажите о каждом из шести человек, которые находились в доме.
Ратушинский заерзал на месте. Потом спросил:
— С кого начинать?
— С кого хотите. Вы сказали, что там были две семейные пары, ваша супруга и секретарь. Можно узнать, кого из них вы подозреваете?
— Н-никого, — не совсем уверенно произнес Борис Алексеевич. — Я никого не подозреваю.
— Так не бывает, — сказал Дронго, — вы ведь наверняка уже прокручивали эту ситуацию сто раз. И каждый раз пытались найти конкретного виновника. Итак, кого вы подозреваете в первую очередь? Учтите, вам нужно быть откровенным, иначе все наши усилия окажутся безрезультатными.
— Да, конечно, — кивнул Ратушинский, — среди этих шестерых больше всего сомнений у меня вызывал Виталий Молоков. Это муж моей сестры. Они женаты уже восемь лет, у них маленький ребенок. Он пытается заниматься бизнесом, но безуспешно. Ничего не получается. Все его проекты оказываются безуспешными. Есть люди, которым противопоказано заниматься бизнесом. К ним не идут деньги. Они обходят их стороной. Очевидно, Виталий из их числа. Но он все время пытается что-то сделать, как-то пробиться. Я, конечно, ему помогаю — из-за сестры, но, думаю, он безнадежен. В первую очередь я подозревал именно его. Даже пытался с ним поговорить. Он очень испугался и клялся, что не мог сделать ничего подобного. Знаете, я ему верю. С его куриными мозгами. Очень сложно продумать такую комбинацию. Он скорее взял бы деньги, чем документы. Но его я подозревал в первую очередь.
— Он знал, что вы держите в кабинете деньги документы?
— Конечно знал. И про деньги тоже. Он приходил ко мне, и я иногда давал ему небольшие суммы. Он клялся, что вернет, но я до сих вор не получил ни копейки.
— Он мог войти в ваш кабинет?
— Вообще-то, нет, но если он решился на то, чтобы забрать документы, то, наверное, мог. Дело в том, что у нас квартира на двух этажах. На первом находятся гостиная, столовая, мини-кинотеатр — сейчас это модно — и кухня. А на втором — спальни и мой кабинет. Поэтому трудно проследить, кто именно входил или выходил из кабинета. Любой из находившихся в квартире мог незаметно подняться ко мне в кабинет. Я никогда не закрываю дверь. В кабинете нет сейфа. Я считал, что не нужно привлекать внимание строителей такой красноречивой деталью. Обычно документы я храню у себя на работе, но из-за того, что я должен был лететь в Лондон, привез документы домой.
— Значит, Виталий Молоков, — повторил Дронго.
В руках у Вейдеманиса появился блокнот. Эдгар каллиграфическим почерком вывел имя первого подозреваемого.
— Главный подозреваемый всегда бывает невиновен, — мрачно пошутил Ратушинский, — кажется, так случается во всех детективах.
— Но не в жизни, — возразил Дронго. — Здесь как раз все наоборот. И вообще преступления совершаются гораздо проще, чем об этом принято думать. На одного гениального преступника приходится сто дилетантов. Как на одного хорошего бизнесмена — тысяча неудачников.
— Намек понял, — кивнул Борис Алексеевич. — Кто еще вас интересует?
— Все остальные.
Моя жена — Майя Арчвадзе. По отцу она грузинка, по матери — еврейка. Это моя вторая жена. Мы женаты шесть лет. У Майи есть дочь от первого брака, которая учится в Париже. Должен сказать, что жену я подозреваю меньше всего. Ей это просто не нужно. И замуж она выходила за меня, а не за мои миллионы. Дело в том, что ее первый супруг умер восемь лет назад в девяносто третьем. К тому времени он успел сколотить состояние в несколько миллионов долларов, и Майя ни в чем не нуждалась. Кстати, она дважды отказывала мне, и только с третьего раза мне удалось убедить ее выйти за меня замуж. Я думаю, когда вы ее увидите, то все поймете. Она — потомок известного княжеского рода. Эта женщина абсолютно не способна на мелкую пакость. Она никогда не стала бы красть документы, чтобы причинить мне неприятности. Это не в ее стиле.
— У вас нет детей?
— У меня есть сын от первого брака. Ему уже четырнадцать, он живет с матерью, моей первой женой.
— Ваш сын навещает вас?
— Конечно. Но если вы думаете, что он мог украсть эти документы, то ошибаетесь. Он с матерью уехал за город, их не было в Москве несколько дней, включая и тот день, когда пропали документы.
— Нет, я спросил не поэтому. Я хотел узнать, какие отношения у вашей второй жены с вашим сыном?
— Самые хорошие. Она принимает его так, как будто он ее родной сын. Ни одного лишнего слова или жеста. Я же говорю, вам нужно с ней познакомиться. Она настоящая аристократка, и именно это привлекает в ней более всего.