— Моя жена полна подозрений, — сказал Оливер. — Она не привыкла, чтобы мне во время завтрака звонили дамы и назначали свидания. Постоянно утверждает, что ты убийственно красива. Несколько старомодной красотой, — произнес он и, потянувшись через стол, прикоснулся к руке Шейлы. — Самый опасный тип красоты, утверждает она. Кроме того, она постоянно твердит, что я ищу себе мамочку в возрасте, чтобы залезть к ней в постель. Она завидует и пытается во многом тебя копировать. Кстати, ты обратила внимание, что с прошлого года она носит такую же прическу, как и ты?
— Обратила. Но если желаешь услышать правду, то, по моему мнению, прическа мрачновата для ее моложавого личика, — сказала Шейла, опустив эпитет «заурядного», который сделал бы описание более полным. Шейла была не в восторге от Дорис Габриельсен и считала, что Оливер заслуживает лучшей участи.
— А однажды я случайно подсмотрел, как она перед зеркалом копировала твою походку, — добавил Оливер.
— Это у нее никогда не получится, — бросила Шейла. Описание подробностей чужой супружеской жизни вызвало у нее раздражение. — Для этого ей надо обладать врожденной грацией. Прости, что я говорю о ней как последняя стерва. Дело в том, что она своим видом постоянно напоминает мне, насколько я стара.
— Извиняться не надо, — сказал Оливер. — Иногда она ведет себя не менее стервозно. Сегодня утром вдруг заявила, что твое желание встретиться со мной наедине выглядит чертовски странно. Дорис взбеленилась, когда я сказал, что не имею ни малейшего представления, почему вдруг тебе понадобился. Заявила, что я вру. Жена постоянно внушает мне, что ты, Роджер, я и она не квартет, а трио и еще полчеловека, причем этой половинкой является она.
— Мне очень жаль.
— Это идет нам на пользу, — пожал плечами Оливер. — Ты помогаешь держать необходимый уровень напряжения в семейной жизни.
— Хорошо, мы сочиним для нее какую-нибудь историю, но правды ей не говори, так как речь пойдет о Роджере, — сказала Шейла.
— Я так и подумал.
— Пусть все останется строго между нами. Я уезжала на два дня, и за время моего отсутствия, видимо, что-то случилось. Он ведет себя чрезвычайно странно — во всяком случае, для него. Тебе известно, он обожает ходить пешком…
— Если бы ты знала, как я от этого страдаю, — сказал Оливер. — Когда у нас назначена встреча в городе, пусть даже в другом конце, Роджер отказывается брать такси, а подземку, как ты знаешь, он презирает. Я сказал ему, что специально приобретаю пару альпийских ботинок. Кроме того, он шагает так быстро, что я прихожу на место, задыхаясь и истекая потом. Роджера ходьба держит в хорошей форме, а мне постоянно напоминает о том, что все мои родственники по мужской линии скончались в молодом возрасте от сердечных болезней.
— Ладно, — продолжала Шейла, — в хорошей форме или нет, но когда в воскресенье мы отправились в ресторан поужинать, он настоял на том, чтобы взять такси. А ходу до ресторана от нашего дома каких-то десять минут. Домой мы возвращались также на такси. Роджер сказал, что по вечерам стало очень опасно ходить. Мы вернулись домой, и он тут же завел речь о домовладельце, который не желает починить домофон, и о том, что в нашу квартиру днем и ночью может проникнуть каждый кому не лень. Кроме того, он объявил, что намерен поставить новую входную дверь — стальную, с цепочкой, глазком и сложным замком. Но и это еще не все. Роджер хочет поменять номер нашего телефона и не включать его в справочник. Ты ведь знаешь, что он не трусливого десятка — я сама видела, как он разнимал двух здоровенных дерущихся мужчин. Теперь же я не могу от него добиться ответа, почему он вдруг стал таким пугливым. Он даже сказал, что, возможно, нам придется переехать в один из ужасных многоквартирных домов с этой… как ее… системой безопасности. Ты знаешь — телевизоры в лифтах, швейцары у дверей, телефонный коммутатор, по которому каждый визитер должен сообщать свое имя и ждать, пока о нем объявят.
Шейла встревоженно покачала головой и продолжила:
— Все это так на него не похоже. Он обожает нашу квартиру и, как правило, терпеть не может что-либо менять. Я много лет донимала его, чтобы обновить стены — вся краска на них облупилась, а он отказывался меня слушать. Он не желает избавиться хотя бы от части книг, заполонивших наше жилище.
Оливер кивнул в знак согласия и произнес:
— Когда я робко заикнулся о том, что, может быть, наступило время перебраться в более просторный офис, он зарычал, как медведь, и прочитал мне длиннющую лекцию о прелестях скромной жизни.