Еще один секретный телефон, подумал Деймон. Преуспел — и прячься. Американский Образ Жизни.
— Заловски… — продолжала Женевьева. — А почему вы об этом спрашиваете?
— Мне позвонил какой-то человек. По поводу книги. Выражался весьма туманно. Сказал, что позвонит еще раз, и я подумал, что, может быть, он предпочел связаться непосредственно с вами. Ведь вы знаете, что в нашем агентстве работают всего три человека — Оливер, секретарь и я, — нам крайне трудно удовлетворять все просьбы… Мы не похожи на другие конторы с десятками сотрудников, разными отделами и тому подобным…
— Да, я знаю. Вы говорите о тех, кто отказался от моей книги до того, как я пришла к вам. — Голос, утратив настороженность, звучал отчужденно и горько. — И при этом они даже не считали нужным придерживаться правил элементарной вежливости. Вы и Оливер оказались первыми истинными джентльменами, которых я встретила после того, как написала книгу.
— Мы пытаемся все время держать в уме старинную максиму, которую любил повторять мой прежний партнер мистер Грей. «Издательский бизнес — удел джентльменов», — говорил он. Конечно, это было давным-давно, и с тех пор многое изменилось. Тем не менее мне чрезвычайно приятно узнать, что остались еще люди, которые ценят старомодные манеры.
Деймон, беседуя с Женевьевой Долгер, всегда ощущал какую-то неловкость. Его речь казалась ему накрахмаленной и тщательно отутюженной. Деймона злило, что он не может говорить нормальным живым тоном с женщиной, которая лишь волей обстоятельств возникла в его жизни. Он никогда не был человеком, который подстраивается под собеседника. Деймон гордился своими принципами. Следуя им, он говорил своим клиентам только то, что думал — будь то похвала или хула. Если авторы возмущались критикой, злились, начинали отстаивать с пеной у рта свои позиции, он без всяких экивоков смирялся: визит в иное агентство, видимо, доставит им большее удовольствие. «Только так я и могу работать», — объяснял он клиентам. И вот теперь дама, которая принесла ему богатство, вынуждает его изъясняться так, словно его рот набит мушмулой.
— Никогда не забуду вашей помощи. Я ваша вечная должница, — произнесла Женевьева неожиданно дрогнувшим голосом. — До конца дней своих я буду помнить то, что вы для меня сделали.
— Не сомневаюсь, именно так и будет, — сказал Деймон, припоминая авторов, которые в то или иное время, обронив почти такие же слова, исчезали. Иногда стыдливо, а в иных случаях не скрывая злобы. Через некоторое время кое-кто из этих людей возникал в крупных литературных агентствах, где мог познакомиться с кинозвездами, мог попросить, чтобы за ним выслали в аэропорт лимузин, добыли в последний момент билет на бродвейский хит (несмотря на то что билеты были давным-давно раскуплены), устроили по всей стране телевизионную раскрутку или пригласили на ужин в лучший ресторан города.
— Не забудьте сообщить мне новый, секретный номер вашего телефона.
— Вы, Роджер, станете первым, кому я позвоню, — произнесла она с искренним чувством. Столь откровенное проявление эмоций начинало беспокоить Деймона.
— О… — протянул он и задал вопрос, которого она явно ожидала: — Как продвигается новая книга?
Женевьева вздохнула. Телефонный провод донес до Деймона тихий печальный всхлип.
— Просто отвратительно, — сказала она. — Похоже, я не в состоянии ее по-настоящему начать. Заканчиваю страницу, перечитываю, обнаруживаю, что это ужасно, рву в клочки и, чтобы не заплакать, отправляюсь печь пирог.
— Не стоит отчаиваться, — утешил Женевьеву Деймон. Ее слова принесли ему немалое облегчение. — Начало книги — самая тяжкая часть литературного труда. Не надо себя торопить. В спешке нет никакой необходимости.
— Вам придется учиться терпению, имея дело со мной.
— Я привык к сложностям, которые часто возникают у писателей, — сказал Деймон, размышляя, не скрестить ли на всякий случай пальцы, чтобы смягчить фальшь фразы — нелепо включать эту даму в число представителей столь аскетической и жутковатой профессии. — Проблемы как приходят, так и уходят. Что же, еще раз поздравляю. Звоните без стеснения, как только почувствуете, что вам нужна моя помощь.
Деймон положил трубку. Если повезет, подумал он, то, прежде чем закончить книгу, Женевьева испечет не менее сотни пирогов, а к тому времени он уйдет на покой и будет тихо жить в маленьком домике на берегу пролива. Что же, по крайней мере до нее Заловски не добрался, подумал он, положив трубку. Она бы наверняка запомнила его имя.