— Ты была права. Банк они не спасли. Просто вкладчики остались без страховки, и все. Лишились денежек.
— Угу.
Ника поцеловала его в висок и вернулась на свой стул. Взяла бокал и отпила пару хороших глотков, немного полегчало.
— А кто эта папина сука? Лена?
— Нет, — расхохоталась Вероника. — Лена — лапочка. Папиной сукой я зову первого зама, Зайкину. Он спал с ней, я сама видела.
Саша цокнул языком и выразил сочувствие, а потом добавил:
— Ну и где она сейчас?
— Не знаю.
— И никто не знает. У этой Зайкиной запрет на профессию и пятно на резюме. Так кому из вас не место в бизнесе?
Ника улыбнулась и отсалютовала ему бокалом. Саша поднял свой, выпили.
— Твой отец все еще мутит с ней?
— Вряд ли. Я видела его в ресторане с новенькой секретаршей, — она усмехнулась. — До чего же тесен наш большой город.
— Это точно, — сказал он, поднимая бокал с остатками вина. — Выпьем за верность?
— Да! За жизнь без блядства и мошенничества!
— И бандитизма!
Звякнуло стекло. Вероника допивала вино, глядя то на Сашу, то на отблеск свечей на вазочке с фруктами. Она думала, что впервые рассказала кому-то, почему ушла из банка, поделиться с друзьями не получилось. Тогда пришлось отделаться полуправдой — «Не хочу там работать, хочу жить в свое удовольствие!»
«А ведь они все поняли».
Только сейчас Вероника осознала эту простую мысль. Не зря с таким жаром они твердили:
— И правильно сделала!
Не зря с таким энтузиазмом таскали по ресторанам и клубам, не оставляя ни одного свободного вечера. Внутри разлилось чувство благодарности. Она поставила опустевший бокал на столик, чувствуя, как губы сами собой растягиваются в улыбке, и Саша улыбнулся в ответ.
Глава 58
Следующую неделю Вероника тоже работала. Она закончила курс, согласовала рекламную концепцию и запустила в тестовом режиме.
«Успели».
Скоро рынок начнет восстановительный рост, это возможность если не заработать, то хотя бы отыграть часть потерь. После того как она рассказала об этом, пошли первые продажи. Люди бронировали места, вносили оплату.
Саша тоже работал, поэтому встретиться получилось только в воскресение. Он пригласил в бар-ресторан средиземноморской кухни, где черные стулья окружали столы, накрытые белоснежными скатертями. На стенах были развешаны черно-белые постеры голливудских звезд итальянского происхождения. Вероничка смотрела на хромированную барную стойку с логотипом заведения. Рядом с массивными металлическими буквами стояла хрупкая стеклянная ваза с белыми лилиями, это сочетание цепляло взгляд.
— Тебе нравится? — спросил Саша, отодвигая стул.
— Стильно.
— Здесь потолок отделан настоящим тиком.
— Откуда ты знаешь?
— Мои ребята его монтировали.
Вероника закинула голову: потолок и правда был отделан деревом, лампочки забраны черными металлическими колпаками, свет падал кругами, но не на столики, а в проходы. Отдав должное интерьеру, приступили к меню. Вероника выбрала карпаччо из говядины с ароматом мускуса и кедровыми орехами, Саша предпочел ризотто из риса карнароли с моцареллой и пармезаном.
Едва официант удалился, жених сказал:
— Мне все не дает покоя одна мысль.
— Какая?
— Откуда у твоего отца та фотография?
— Понятия не имею.
Саша достал из кармана похожее фото и попросил Веронику достать то, которое принес папа. Они совпали вплоть до мельчайших деталей, даже залом в правом верхнем углу одинаковый. Нет, не залом. На ее фото была черта в том месте, где на его фотографии был залом.
— Что это значит?
— Все очень просто. Моя поездка на день рождения старого черта не ограничилась унижением.
— Ага, еще пришлось понести финансовые расходы, — хмыкнула Вероника, рассматривая фотографию юного Саши.
— Мелочь по сравнению с головомойкой, которую устроил мой дядя.
— Ой!
— Вот именно. Поначалу его забавляла моя увлеченность итальянской мафией. Но после того как я попытался свести знакомство… — он замялся, потом продолжил: — В общем, дядя пригласил меня к себе и предельно конкретно объяснил, как зарабатывают на жизнь эти милые люди. Даже фото показал.
— Подействовало?
— Более чем.
К пианино подошла милая девушка в воздушном платье цвета морской волны, по залу поплыла нежная мелодия.
— Он отобрал у меня фото. Я не возражал. У меня была одна-единственная просьба.
— Какая?
— Чтобы он ничего не рассказал моему отцу.