Но нет, в саду не оказалось никого, кроме насекомых и птиц, недоуменно наблюдавших за возвратно-поступательными маневрами Дора. Похоже, цветы и растения в полной мере разделяли его печальную участь — участь брошенных, покинутых, забытых… Дор сочувственно потрепал по курчавой макушке подвернувшийся под руку куст и вышел через университетскую калитку, оставив за спиной зеленых товарищей по несчастью. Бедняги… в отличие от него, они могли лишь пассивно ожидать ее возвращения, гадая “будет — не будет” на собственных лепестках.
У двери в секретариат топтались студент и студентка.
— Тоже к Мазаль, братишка? Становись в очередь.
Дор вздохнул и прислонился плечом к стене. Слишком многое зависело в кампусе от секретарши Мазаль Шотыхошь, чтобы попасть к ней вот просто так, с разбегу. Она ведала и пересдачей экзаменов, и местами в общежитии, и платой за обучение. Но и этому огромному объему работы Мазаль могла уделять в лучшем случае лишь треть своего драгоценного времени. Оставшиеся две трети посвящались ее главной и истинной страсти — ногтям. То яркокрасные, то темнозеленые, то канареечно-желтые, но всегда удивительно красивые, отливающие ровным перламутровым блеском, они балансировали на той крайней степени длины, которая граничит с уходом в загиб, то есть — с угрозой превращения из ногтей в когти, а потому требовали постоянного и пристального внимания.
Неудивительно, что надоедливые студенты раздражали Мазаль сверх всякой меры. Как любой настоящий художник, она терпеть не могла, когда ее отвлекали от дела жизни. Как любой настоящий художник, она пользовалась устойчивой репутацией стервы, то есть человека, абсолютно неприспособленного для нормального общения.
Дор познакомился с Мазаль в первые дни своего первого семестра, когда подсел за ее столик в университетском кафетерии. В переполненном зале было всего три свободных места, и все три — рядом с Мазаль. Само по себе это говорило о многом, но Дор в своем тогдашнем состоянии на подобные мелочи не отвлекался. Зато ногти — в тот день антрацитово-черные — не могли не привлечь его восторженного внимания, особенно тронувшего Мазаль своим явным бескорыстием. Слово за слово, их разговор принял шутливо-игривое направление и абсолютно неожиданно для Дора завершился акробатическим этюдом за припертой шваброй дверью кладовки, под глуховатый аккомпанемент пластиковых ведер и бутылей с хозяйственными химикатами.
Потом, когда ведра утихомирились, Мазаль привела в порядок дыхание и одежду и сказала, с досадой глядя на слегка загнувшийся ноготь мизинца:
— Я вижу, ты меня еще не знаешь. Так вот, чтобы знал: у Мазаль никаких поблажек через постель не получают. Даже не рассчитывай.
— Ладно, не буду, — отвечал Дор, весело оглядывая кладовку, где постелью и не пахло. — А через полки получают?
— Умный, да? — прищурилась Мазаль. — Ничего-ничего, ты ко мне еще придешь… умник. Поспрошай пока у друзей: Мазаль Шотыхошь. Они расскажут. Бай!
Она чмокнула его в щеку в знак вечного прощания и отставила от двери швабру.
— Бай… — пробормотал ошеломленный Дор в ее удаляющуюся спину. — Шотыхошь… странная фамилия.
На самом деле фамилия у Мазаль была вполне конвенциональной — Леви. Прозвище же “Шотыхошь” представляло собой искаженную форму наиболее часто употребляемой ею фразы — “Что ты хочешь?” Этот на первый взгляд невинный вопрос превращался в устах Мазаль в грозное оружие — рапиру, дубину, кнут — которыми она шугала от своего стола надоедливых студентов.
Вот и сейчас Дор, стоя в дверях секретариата в ожидании своей очереди, наблюдал, как Мазаль, хмуря жгучие курдские брови, расправляется с несчастной первокурсницей.
— Я тебя в десятый раз спрашиваю: что ты хочешь?
— Отсрочку, — лепетала девушка. — Мне положено…
— Ну если положено, то что ты хочешь?
— Я же сказала…
— Она сказала! — саркастически повторила Мазаль. — Что ты хочешь… В деканате была?
— Нет…
— Тогда что ты хочешь?
— А вы не можете? Я думала…
— Она думала! Что ты хочешь…
Мазаль развела руками с выражением комической беспомощности, но тут же посерьезнела, зацепившись взглядом за непорядок в ногте указательного пальца. Студентка еще немного потопталась у стола и понуро побрела к выходу. Дор шагнул вперед.
— Что ты хочешь? — осведомилась Мазаль, не отрывая глаз от крошечной проплешины на ровном слое лака.
— Эй, Мазаль, — тихо проговорил Дор. — Это я.
— Кто — я?
Секретарша подняла на него взгляд, немного подумала и, вспомнив, улыбнулась.
— Ага. Пришел-таки. А я ведь предупреждала…
— Мазаль, милая, очень надо. Ну пожалуйста.
— Неужели так приспичило? — она подмигнула. — Не сейчас, братишка. Вот прием закончится, тогда приходи. Запрем кабинет, вспомним прошлое.
— Да я не об этом, — смутился Дор.
Мазаль расхохоталась.
— Так и я не об этом… Ладно, пошутили. Что ты хочешь?
— Мне нужны данные одной студентки, — торопливо сказал Дор. — Из группы ботаников, третий курс.
— Ишь ты, кот-гуляка… — прищурилась Мазаль. — Так уж и быть, по старой дружбе. Фамилия?
— Не знаю. Зовут Рахель.
Мазаль защелкала ногтями, виртуозно выцеливая нужные кнопки клавиатуры, что в ее случае представляло собой поистине непростую задачу. Дор обошел стол, чтобы лучше видеть экран.
— Вот, смотри.
— Но тут ничего нету…
Она тряхнула кудряшками и снова расхохоталась.
— Нету, потому что нету. Похоже, продинамили тебя, котяра. Нету таких у ботаников. Двадцать шесть девок, и ни одной Рахели. Непопулярное имя. Все больше Яэль да Ноа… О, гляди-ка — есть и Мазаль… Ну да Мазаль ты и в секретариате найдешь, правда?
— Как же так… — ошеломленно произнес он. — Быть такого не может… посмотри еще раз. Посмотри на втором курсе…
— Говорят же тебе — нету! — отрезала Мазаль, начиная сердиться. — Ну? Нету! Что ты хочешь?
Дор выпрямился. Нету. Он повернулся и медленно пошел прочь.
— Приходи после приема! — крикнула вслед Мазаль, сменяя гнев на милость. — Слышишь? Без шуток, приходи, не пропадай…
Как же, поди не пропади тут… Натыкаясь на встречных, он вышел из здания и медленно побрел вдоль университетской лужайки. Куда теперь? Взгляд поблуждал в поисках ответа и уперся в оранжевое пятно телефона-автомата. Позвонить. Она что-то говорила о знакомстве с Галями. Позвонить Роне, прямо сейчас.
— Илия? — голос Роны Галь звучал обеспокоенно. — Откуда ты звонишь? Я себе места не нахожу…
— Я теперь Дор. Сменил имя.
— Да-да, — откликнулась она, нисколько не удивившись. — Когда ты вернешься?
Зато удивился он:
— Вернусь? Куда вернусь?
— Сюда, домой. Ты нездоров, мальчик. Слышишь, я тебя очень прошу…
— Подожди, Рона, — сказал он. — Ты можешь ответить мне на один вопрос? Помнишь, ты хотела познакомить меня с девушкой по имени Рахель? Рахель, дочка ваших друзей. Помнишь?
Она прерывисто вздохнула.
— Боже мой…
Второй вздох — еще тяжелее прежнего, чмоканье прикрытой ладонью мембраны, шелест шепота… наверное, говорит с кем-то… — С Роном, с кем же еще… Что за чертовщина?
— Рона? Ты меня слышишь? Рона?
— Люша… то есть Дор… — заторопилась она. — Ты должен вернуться домой. И не надо никого искать, ладно? Это совсем не та Рахель, которая тебе нужна. Она и не Рахель вовсе, ее еще в детстве переименовали, когда сюда переехали. У нее какое-то другое имя, слышишь? Другое, русское имя, я забыла, но могу вспомнить. Люшенька, мальчик…