Мы вновь оказываемся наедине в подвале. Я говорю ему, что люблю его и что он разобьет мне сердце. Он не знает, что чувствует, и уезжает. После череды ночей и пробуждений на заснеженной даче я через общих друзей узнаю, что он собирается в ближайшее время поехать в Петербург, и делаю то, что в такой ситуации делают в фильмах: покупаю туда билеты.
В Петербург он не приезжает.
III
Сентябрь — декабрь 2015. Я провожу порядка двухсот часов в качестве смотрителя на выставке Луиз Буржуа и про себя называю это арт-терапией. После осмотра выставки многие посетители подходят к смотрителям и спрашивают, как мы умудрились до сих пор не свихнуться.
Трогать и фотографировать экспонаты запрещено. Сексуальное напряжение между посетителями и объектами ощущается почти физически: посетители ищут способы сфотографировать и потрогать. Недоступность объектов Буржуа высвобождает инстинкт приручения — не только попытаться сфотографировать, но и купить монографию о Буржуа, каталог с ее работами, полотенце или кружку. Посещение выставки Буржуа, чье творчество в известной степени посвящено пересмотру нуклеарной семьи, по иронии превращается в семейное мероприятие. Проявления любви происходят возле не самых располагающих к этому экспонатов — парочки обнимаются возле розовой полиморфной массы («Внутрь и наружу», 1995).
Мимо приходит девушка с надписью Psycho на сумке и с забинтованными, но не искалеченными ногами. Быть фриком — модно, и неудивительно, что Буржуа, известная своей эксцентричностью, пробывшая на периферии арт-рынка большую часть своей карьеры, стала одной из самых известных в мире современных художниц. Тем не менее в корне своем ее искусство слишком неуловимое, чтобы стать по-настоящему доступным. В очередной раз оказавшись возле ее «Опасного прохода» (1997), я вдруг осознаю, как много Буржуа имеет общего с французскими маргиналами, в частности с Бодлером, который «любил уединенность, но хотел ощущать ее в толпе» (Беньямин). Не того же ли хотела Буржуа, когда щедро делилась воспоминаниями детства с публикой и создавала объекты, в которых комбинировала очень личные вещи (собственные флаконы духов, «Клетка II», 1991) с общественными (при создании клетки «Красная комната — Дитя», 1994 использовались двери нью-йоркского зала суда)?
Ее связывает с Бодлером интерес к телесности. «Позволь мне долго кусать твои тяжелые черные косы. Когда я покусываю твои волосы, упругие и непокорные, мне кажется, что я ем воспоминания», — пишет Бодлер в стихотворении «Волосы». Буржуа помещает в клетки части тела — ушные раковины, руки, ноги, — а на знаменитой фотографии Роберта Мэпплторпа позирует в дурацкой шубе в обнимку с гигантским членом из папье-маше — это «Девчушка» (1968), одна из ее ключевых скульптур. Оба тяготеют к «экзотике»: Бодлер часто писал про колониальный мир под палящим солнцем; многие скульптуры Буржуа, например «Черное пламя», навеяны африканскими тотемами (она была замужем за Робертом Голдуотером, специалистом по африканскому искусству). В их творчестве доминируют болезнь (наркотики у Бодлера; колбы, медицинские судна и склянки у Буржуа), мода (Буржуа помещает внутрь «клеток» собственную одежду; быть модным — неотъемлемая составляющая имиджа Бодлера-фланера) и эксгибиционизм.
«Каждую минуту, — пишет Бодлер в „Интимных дневниках“, — нас подавляет идея и ощущение времени. И есть всего лишь два средства избавиться от этого кошмара, забыться: наслаждение и работа. Наслаждение нас изнуряет. Труд нас укрепляет. Выберем». Поэт выбрал путь саморазрушительного наслаждения. Творчество Буржуа, напротив, созидательно — если что-то и нужно разрушить, то только затем, чтобы перестроить, что она продемонстрировала в «Я делаю, я разрушаю, я переделываю» (2000). В отдельных объектах она даже совмещает функционал и эстетику («Исповедальня», 2001). В ее творчестве возникают созидающие, конструирующие объекты (иголки и нитки), которые производят что-то на свет, и это производство не фабричное, а ручное: на клетку «Паук» (1997) она вешает старинный гобелен, который реставрировала в мастерской с матерью. Она создавала скульптуры из псевдоорганических материалов — папье-маше, латекса и гипса. Каждая ее работа — это в буквальном смысле ее плод.