I
Сентябрь 2016. Обычно на пробном занятии я отговариваю учеников получать высшее образование и отговариваю их от собственной кандидатуры; если они не отказываются, мы приступаем. У меня нет педагогического образования, лишь двухлетний опыт преподавания, и я во всем полагаюсь на эмпатию: пытаюсь пробудить интерес к русской литературе, зачитывая текст вслух и построчно его анализируя, если того требует и позволяет объем. Но в первую очередь необходимо показать, что автор такой же человек, как и все.
Здесь возникает проблема: многие ученики не способны соотнести себя ни с героями русской классики, ни с авторами, создавшими их. Ученицы спрашивают у меня, где женщины. Одна из них спрашивает, почему в пособии по «Войне и миру» даны настолько устаревшие представления о семье и сексуальности: по мнению автора пособия, девятиклассницы, критикующие Наташу за выбор, который та делает в финале, по достижении двадцати пяти лет становятся самыми страстными и преданными матерями. Мы смеемся, но меня пугает, что государство апроприирует Толстого, искавшего анархический потенциал в православии, и что Толстого, выступавшего против любых форм институализации, эксплуатации, угнетения, теперь используют в качестве оружия для закрепощения сознания.
В начале учебного года я беру в библиотеке книгу, за которой давно охотился, — «Личины сексуальности» Камиллы Пальи, огромный том безудержного, афористического, парадоксального текста, целью которого является «поженить Фрейда и Фрезера» (и это не фигура речи, а буквальная хулиганская выходка — слэш-фанфик про выдающихся антрополога и психоаналитика). Палья совершает по-своему героический и самоубийственный поступок, перекраивая историю мировой литературы с точки зрения ницшеанской оппозиции аполлонического и дионисийского. В отличие от третьей волны феминизма, с которой совпала публикация книги, Палья не стремится добиться интерсекционального равенства, пронизывающего оси гендера, класса, расы и сексуальности. Вместо этого она отстаивает идею фундаментального различия между аполлоническим мужским (прямым, небесным, эрегированным, сверкающим) и дионисийским женским (низким, безбрежным, ночным, природным) — диалектику, без которой, по ее мнению, искусство не сдвинулось бы с мертвой точки.
«Наташа танцевала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо». Тело Элен сверкает, но Толстого и его персонажей интересует не оно, а постоянно находящееся в становлении тело Наташи Ростовой. Она предстанет перед нами не цельным, а разрозненным и стремительным импрессионистским образом: ноги, лицо, шея, руки. На сексуальную орбиту Наташи, острого на язык меркуриального андрогина, попадают оба главных героя. Если верить Палье, Наташа — неумолимая сила жизни, обладающая истинной дионисийской красотой, в отличие от сконструированной аполлонической красоты Элен.
Сентябрь 2016. Парень, собирающий картинки с тамблера, на протяжении нескольких лет лайкает мои фотографии и следит за мной. Однажды, когда мне не с кем пойти в кино, я решаю пригласить его на сеанс.
Достаточно емко он охарактеризовал себя сам:
Я мемасник не люблю думать ношу нью бэлансы очень инфантильно себя веду может быть неплохо выгляжу и иногда позволяю себе драмы ВЕТЕР-БЬОРК-ПУСТЫРЬ-ИСЛАНДИЯ-СИГАРЕТЫ-ДИКАЯ-ЖЕНЩИНА-ВНУТРИ и самое главное при всех этих чудесах я гей!!!!!!!!!
У него три профиля, и я активно переписываюсь с каждым, но при встрече мы говорим мало, хотя я и пытаюсь вывести его на разговор. Он хочет быть засланным агентом — работать в правительстве, сохраняя гетеросексуальный фасад, и втайне слушать Кайли Миноуг и проводить время за фильмами с Изабель Юппер. Мне это незнакомо — обучаясь в относительно либеральном университете, я обладаю привилегией не скрывать собственную сексуальность. Общаясь с ним, я постоянно думаю о том, что женщины и геи находятся в ситуации выбора без выбора. Если женщины ориентируются на мужчин, то воспроизводят маскулинную модель поведения, а если пытаются выглядеть женственнее, то помещают себя в поле мужской объективации. Если геи пытаются себя маскулинизировать, то лишь перенимают манеру поведения «настоящих» мужчин, а если не пытаются, то рискуют потерять привлекательность в глазах других геев.