— М-м… н-ну… ладно, как скажешь, Генри, — ответила с другого конца стола Нетопырка, — но только она совсем не то, чего ждешь от М-медичи, в ней нет никакой… э… властности. На самом деле, она непоправимо буржуазна. Живет в небольшой квартирке, в которой слишком много кошек. И неисправимая сплетница, к тому же… но только в том, что касается соседей. Я обещала маме навестить ее…
— Ну, так и навести. А я загляну в «Акваленд». Нет, поправка, я приму немного кислоты, затем отправлюсь туда, откуда ходит на остров подводная мини-лодка, а уж потом загляну в «Акваленд» и прокачусь по водным горкам. Что лучше, Дориан, — обратился он к своему протеже, — революционные водные горки или мелкобуржуазная принципесса?
Во время своих недолгих наездов в Европу Дориан Грей все еще нуждался в Генри Уоттоне — или, возможно, то был лишь плод воображения его прежнего любовника? Возможно, Уоттон просто нравился Дориану, а может быть, ему требовался курс усовершенствования по части присущего старшему другу искусства bon mots, которые, подобно бумерангам, неизменно возвращались к нему же, предоставляя возможность впоследствии снова пускать их в ход. Разумеется, к середине восьмидесятых Дориан переместился в круги самые возвышенные и апостолические — Клаус и Санни, Мик и Джерри, Дональд и Ивана — всякий, с кем он желал водиться, желал водиться с ним. Ни одно из этих светил не смогло бы точно сказать, что именно находили они такого уж привлекательного в Дориане Грее, потому что выговорить слова «богатство» и «красота» означало бы произнести прозаическую правду, а этого следовало избегать любой ценой. Что до обаяния Дориана, оно, разумеется, существовало, но ведь нет ничего более необаятельного, чем голое обаяние.
Какой бы ни была причина, в те годы, когда Уоттоны удалялись в летнюю пору на виллу, стоявшую в окружении пыльных виноградников на задах Лазурного берега, Дориан частенько заглядывал к ним. Обычно он привозил с собой какой-нибудь лакомый кусочек — красивого, вполне гетеросексуального юношу, коего он нечувствительно развращал, или чью-либо респектабельную супругу, которую подбивал пуститься во все тяжкие. Становясь понемногу тем, кем он на самом-то деле и был, Дориан приобрел неестественную сексуальную всеядность.
Он рассказал Уоттону о том, как забил до смерти в «Шахте» человека, хотя к слову «забил» не прибегнул; сказав взамен, что прикончил его. Верить в это Уоттон был не склонен. Считая Дориана одним из тех необычных созданий, что воплощают в реальность вымыслы, кои они не умеют перенести на бумагу (созданий, намного более интересных, чем позеры, переносящие на бумагу вымыслы, кои они не смеют претворить в реальность), Уоттон сильно сомневался, в том, что вся эта история была чем-то большим, нежели принявший дурной оборот громкий скандал.
В те послеполуденные часы в Касси, о которых идет здесь речь, Дориан, в летнем его воплощении, щеголял в льняном костюме бледнейших никотиновых тонов, мягчайшей из шелковых рубашек и свободнейшем из фуляровых галстуков в горошек. С вскипающими под безупречной панамой золотистыми волосами, с профилем властным, но элегантным, он отхлебнул из бокала, отломил клешню лобстера и ткнул ею в свою спутницу, эфирное создание в пепельно-светлых локонах, с россыпью веснушек и вздернутым кончиком носа. «Высоси ее!» — воскликнул он.
— Что? — очаровательно испугалась она.
— Высоси — высоси клешню, это единственный способ извлечь из нее все мясо.
Вмешалась Джейн Нарборо, чей белый пляжный халат и преждевременная седина сообщали ей вид жертвы кораблекрушения:
— Я бы не стала этого делать, дорогая. Эти твари — просто-напросто морские крысы, пожиратели падали…
— Но тем не менее, — решив подразнить вегетарианку, произнес Дориан, — пожиратели падали, не лишенные души, Джейн, ведь ты в это веришь?
— Да, конечно, субстанция души в них присутствует.
— Оттого они такие и вкусные? — поинтересовался Уоттон, пуще всего на свете любивший над кем-нибудь подтрунить.
Дориан, отказываясь подпустить его к разговору, продолжал гнуть свое:
— Вы считаете, Джейн, что субстанция души достается лобстерам от питавшихся падалью людей, наделенных дурной кармой?
— Я не… э… не…
На помощь ей пришла Нетопырка:
— Не думаю, что метам-метам-метампсихоза устроена именно так, Дориан.
Впрочем, Дориан и не собирался заводить дискуссию. Он вновь повернулся к своей спутнице и всунул белую вилочку клешни прямо ей в рот. «Высоси, Октавия… высоси и сама все узнаешь».