В общем бардаке и панике расстреляли из гранатометов грузовики, буксирующие орудия. По результатам очень похоже на одноразовый " Шмель" , но труб потом как не искали, не обнаружили. Уничтожили все четыре машины со снарядами, добавив осколков и летающего металла. Две гаубицы получили повреждения, починить которые невозможно. Один миномет покорежило насмерть. Все это продолжалось минут семь-десять от силы. Потом нападавшие тихо снялись и ушли.
Практически одновременно с опушки леса была обстреляна пристань. Опять что-то вроде " шмеля" и артиллерийские снаряды. Одну минуту, – сказал он, заметив движение слушателя. – Я помню, что сообщал. Дело в том, что все наши корабли дружно открыли ответный огонь. Один из 130мм снарядов не пропал даром. Совершенно случайно, потому что никаких целей не было видно и лупили исключительно наугад по лесу вообще, он попал во что-то, что с трудом можно по обломкам признать хаммером с установленным на нем безоткатным орудием американского производства 106мм.
Установить это тем проще, что в Нахаловке их видели до начала всей этой катавасии. В количестве шести штук. Там еще была кровь и куски тел. Не меньше трех, и не больше пяти. Толком понять не удалось. После взрыва такого калибра собрать части тел затруднительно. Так что сухим счет не вышел, мы сумели ответить.
К сожалению это был единственный наш успех. Диверсанты сожгли две самоходные баржи, одну буксируемую, три колесных парохода и вторую платформу с двумя 130мм орудиями. Еще один катер, но это видимо был промах. На судах собрали половину команд и кинули на помощь ушедшей колонне. Вместо того, чтобы отступить, адмирал повел их в наступление и вышел к Нахаловке без больших проблем. Правда в поселок их не пустили, местные жители провозгласили нейтралитет и организовали самооборону. В другое время они бы плакали кровавыми слезами, но после отправки раненых в Деревеньку всего осталось не больше четырех сотен условно боеспособных, включая подкрепление из матросов. В Нахаловке не меньше и даже бабы стволы имеют, это не Славянск.
Пришлось становиться лагерем перед Фортом. Результат дня. Двести шестьдесят один раненый, нуждающийся в стационарном лечении. Способных передвигаться никто не считал. Больше трехсот погибших. Сорок два пленных. Это интересный момент. В головном отряде после обстрела атаковавшие предложили уцелевшим сдаться. Тяжелораненых не трогали, даже бинты дали, а здоровых и легкораненых нагрузили трофеями и угнали в неизвестном направлении. Двадцать один исчезнувший из взвода Гоблина, если считать с ним. Одиннадцать пропали без вести. Может в плен попали, может, на части разорвало, а может тихо дезертировали, не понятно.
Дальше стало еще интереснее. Ночью исчезли пятеро часовых. Поставили по двое, бесследно пропали еще две пары. Вокруг лагеря бродят эти огромные зверюги и дико завывают, причем очень четко слышно, что насмехаются. Дважды обстреляли из минометов. В таких случаях все начинают палить во все стороны с дикими глазами. Утром даже до адмирала дошло, что пора уносить ноги, пока его армия просто не разбежалась, трясясь и подвывая от ужаса не хуже зверей.
По отступающей колонне регулярно стреляли снайперы. Причем не насмерть, а в колено или ногу. Особенно любили в командиров. Иногда прилетит мина. Каждый выстрел – моментально паника и бегущие в разные стороны. Оружие бросали. Хорошо еще перед уходом догадались гаубицы и миномет подорвать. Потом недосчитались еще 28 человек. Может в плен попали, а может, бегут по лесу домой до сих пор.
На улице раздался начальственный рык и неразборчивая скороговорка часового. Начальство взревело еще громче.
– Адмирал прискакал, – пояснил разведчик. – Будет рассказывать свою версию. Если вкратце, то третий день сидим в осаде. При желании они могли бы устроить черную жизнь, но не чешутся. Если в бинокль посмотреть видно бронетранспортер, а возле него плакат метровыми буквами: " Пока вы не стреляете, мы вас не трогаем" . Из Нахаловки приехали и продовольствие привезли. Не по доброте душевной, а за очень приличные деньги. Их пропустили беспрепятственно.
Мы в любой момент можем погрузиться на корабли и уйти, но тогда полетят головы и ответственность за бегство никто на себя брать не хочет. В Нахаловке собралось уже два десятка кораблей и в любой момент они могут тронуться на нас. Если начнется, все эти, – он показал в окно, – быстренько сдадутся. Несколько раненых, брошенных в дороге, Пятипалые вернули перевязанными и накормленными. Что стрелять или резать будут, теперь никто не верит. Хотели бы – давно бы взялись всерьез. А вот что при сопротивлении всех замочат – убеждены.
– Пропусти, – крикнул Контролер в окно охраннику и молча показывал собеседнику на дверь в комнату.
– Кулак ждет предложения договориться, – сказал тот, поворачиваясь уже в проеме. – Еще максимум сутки. Потом придут и по реке, и по земле. Про тебя он уже знает, катер все видели. Хочешь, расстреливай этого идиота, хочешь, награждай, но не тяни.
Глава 24. Клан. Сельское хозяйство и промышленность.
– Это что, получается? – возмущенно загремел Белогривый, не успев открыть дверь. – Я тут для всех кто? Щенок?
– Дверь закрой, – поморщившись, сказал Алексей, – и объясни нормально, чем так сильно недоволен.
– Я, – осторожно прикрывая дверь и косясь на Алексея, проверяя реакцию, пояснил тот, – выяснил, что меня игнорируют и вообще не считаются.
Он прошел к столу и плюхнулся на стул, недовольно поерзав. Сиденье было жесткое. Алексей молча ждал.
– Есть определенные обязанности у каждого, – опять заводясь и повышая голос, заявил Белогривый. – Я им не просто так, а старший в Клане по сельскому хозяйству и животноводству! Какое отношение имеет Длинный Зуб к моим делам? Я в его дела не лезу!
– Тебе кролики, что ли, ядовитые понравились? – удивился Алексей.
– Ты что, Зверь? – удивленно заморгал Белогривый, – какие еще кролики? Да и потом у них мясо вполне нормальное, при чем тут яд? Я про нарушение субординации в среде общины!
Какие слова теперь в Клане знают, – восхитился Алексей, поощрительно кивая. Раньше говорили " племя" и " доминант" .
– Это у меня живые руки, – продолжал вещать Белогривый, демонстрируя грязные мозолистые ладони. На самом деле впрямую это понимать не надо было, руки были самые обычные, но имелось ввиду, что где они прикладываются, там рост посадок идет прекрасно, что вовсе не было иносказанием. В сельском хозяйстве работали обычно такие, со специализацией воздействия на растения. Кто сознательно, а кто и не замечая этого. – Меня, – продолжал возмущаться Белогривый, – в пауки из-за этого не взяли. Сказали, что тут будет больше пользы. А теперь эта сволочь, – слово было сказано на русском, – Длинный Зуб меня отпихивает в сторону!
Когда искусственное осеменение ушло к Пастуху, разве я что сказал?
И очень даже много возмущенных слов, мысленно подтвердил Алексей.
– А когда выделили отдельную Ветеринарную службу для младших, и при этом Пастух продолжал заниматься тем же в стадах, которые к его ведомству не относятся?
Еще больше, сочувственно кивая мысленно, возразил Алексей. Говорить вслух смысла не имело. Белогривый будет страстно уверять, что это вовсе не так и ничего такого не помнит. Все он прекрасно помнит. На этом деле он получил гораздо меньше работы, свалив ее на других, и выторговал для себя возможность получать положительные результаты при выведении новых пород, совершенно не утруждаясь. С другой стороны в каком-то смысле он прав. Каждый должен заниматься своим делом, а Белогривый лучше всего понимал в культурных домашних растениях.
– Можно перейти, наконец, к конкретным претензиям? – спросил Алексей. – Крики мне уже надоели.
– В глубине острова, очень отдельно от общественных теплиц и посадок, так что очень немногие знают, – мгновенно переключаясь на спокойный тон, объяснил Белогривый, – Длинный Зуб устроил свою отдельную посадку. Там почти двадцать видов самых разнообразных растений, о которых мне рассказать совершенно намеренно забыли.