– Квит, – кивнул Тим.
Женя с Зиной что-то тихо обсуждали, а они, стоя рядом плечом к плечу, рассматривали плакат, где рядом с каждой буквой была нарисована вещь или зверушка…
– Азбука, – сказал Эркин, кивком показывая на плакат.
– Ага, – Алиса уцепилась за его руку. – Я все-все буквы знаю. И читать умею.
Диму на это возразить было нечего, и он молча с надеждой посмотрел на Тима. Тим тоже взял его за руку.
– Пойдём, другие классы посмотрим.
– Ага, – пискнула, ухватившись за полу его полушубка, Катя.
– Ну да, – заторопилась и Зина. – Так, Жень, я зайду.
– Прямо завтра и приходи, – кивнула Женя.
Тима с Эркином посвящать в суть не стали, но они и не настаивали.
Всё рассмотрев, перешли в соседний класс. Там среди картинок тоже была азбука, но буквы оказались Эркину незнакомыми, хотя были и похожие. Тим улыбнулся и стал показывать Кате и Диму буквы. Азбука оказалась английской. Дим, повторяя за Тимом, про эй, би, си и ди, гордо посмотрел на Алису. Женя понимающе улыбнулась.
И тут в класс вошла Джинни.
– Ой! – обрадовалась Женя. – Здравствуй, Джинни! Это твой класс?
– Оу, ну да, – так же радостно ответила сразу на двух языках Джинни.
И тут же было решено, что, конечно, Дим, Катя и Алиса пойдут в её класс. Жалко, сегодня нет записи, а то бы сразу всё и оформили.
Словом, пока обо всём договорились и всё посмотрели, то идти на сожжение масленицы было уже, разумеется, поздно. Джинни осталась в классе, куда как раз подошли ещё люди, а Женя с Эркином, Тим с Зиной и все дети пошли вниз.
Ветер, как говорили вокруг, вроде утих, но детей снова тщательно закутали. У входа в зал опять толпились люди, кое-кто явно по второму, а то и третьему разу, но Женя решила, что пора домой, и с ней все согласились. Два дня праздновать – это уже чересчур будет.
Тетрадь шестидесятая
Предсвадебные дни слились для Криса в один длинный суматошный день. И в этой суматохе появлялись и исчезали люди, он что-то делал, говорил, даже работал, но это всё было так… побоку, а главное… Главное то, что всего через четыре, три, два дня он будет рядом с Люсей и уже навсегда.
До свадьбы оставалось меньше суток. Тётя Паша торопила всех, потому что в понедельник начинается пост и венчаться уже нельзя, на масленицу тоже, конечно, грех, но меньший. С госпитальным священником – отцом Александром – Тётя Паша тоже сама договаривалась, и он согласился обвенчать, хоть они и не говели, Люся, правда, помнила, что когда-то в детстве её крестили, но исповедаться – это ж всё про себя рассказать придётся! – отказалась наотрез, а Криса срочно окрестили Кириллом, чтобы с выбранным уже именем в документах расхождений не было. Девочки помогали Люсе с платьем, а Крис, как велела Тётя Паша, купил в городе кольца, себе и Люсе. Парни тоже покупали подарки, и с ними со всеми Тётя Паша отдельно поговорила, так что с вопросами никто не лез.
В пятницу Крис работал во вторую смену. Он отработал положенное, переоделся и вышел из лечебного корпуса, когда его окликнули.
– Кирилл…
Крис обернулся. Доктор Ваня? Что-то случилось?
– Иван Дормидонтович, что-то случилось?
– Мне надо поговорить с тобой.
– Конечно, Иван Дормидонтович.
Что-то в интонации доктора насторожило его. Что-то не то. И… и почему-то они пошли, вернее, доктор его повёл не в свой кабинет, а в сад, в беседку. Он шёл рядом, ничего не понимая и ни о чём по старой привычке не спрашивая.
А Жариков… Жариков боялся предстоящего разговора. Он до последнего оттягивал, трусил, но завтра свадьба и Крис должен знать. Сама Люся не скажет, и, чтобы между ними ничего не встало, он – прежде всего, как врач – должен и это взять на себя.
– Мне надо поговорить с тобой, – повторил Жариков, когда они вошли в беседку.
– Да, Иван Дормидонтович, я слушаю.
Жариков сел к столу, достал сигареты, распечатал пачку, взял себе сигарету и слегка подвинул пачку, одновременно предлагая закурить и указывая на место напротив себя. Крис послушно сел и взял сигарету.
– Люся не говорила тебе, – наконец смог начать Жариков, – так? – и сам ответил: – Так.
– О… о чём, Иван Дормидонтович? – Крис тревожился всё сильнее.
– У неё всё тело в ожогах, в послеожоговых рубцах.
Крис кивнул, показывая, что знает. Жариков молча смотрел на него, и он тогда сказал:
– Я не видел, я… – и показал ладонями, – ну… ощупал, нет, ощутил.
– Хорошо, – кивнул Жариков. – А где это с ней произошло, ты знаешь?