Он нахмурился. И её следующие слова не успокоили.
– Покажу тебе кое-чего.
– Ладно, – отказываться нельзя, не поймёт и начнёт думать. – А когда?
– К девяти. Там уж никого не будет.
И ушла. К девяти так к девяти. Спорить с бабой – себе дороже. Да и не из-за чего. Отбрехаться он всегда отбрешется…
…Но всё-таки он тогда попсиховал немного…
…После ужина постоял, как всегда, в мужской курилке у пожарки, потрепался, и когда стали расходиться, незаметно отстал и свернул к административному корпусу. Фонари по периметру, фонари над дверями… Правда, и гулять запрета нет, хоть всю ночь по лагерю шляйся. Но на всякий случай он шёл осторожно, не прячась, но придерживаясь теней, уже по-летнему чёрных. Вот и крыльцо канцелярии, а вон и она. Он ещё раз огляделся и вышел на освещённое место.
– Ага! Пришёл, – лёгкое злорадство в её голосе, предвкушение победы. – Пошли.
У неё были свои ключи. Она по-хозяйски уверенно отперла дверь. Он молча последовал за ней. С бабой вот из-за такого и рискованно связываться: никогда не знаешь, на чём и когда взбрыкнёт. Тусклый ночной свет в коридоре. Ей-то бояться нечего: служба, а его если обход застукает… хотя и ей не поздоровится, что постороннего, да ещё не в дозволенное время привела, так что если это не подстава с самого начала, то должно обойтись.
– Заходи.
Комната без окон, небольшая из-за шкафов с ящиками по стенам, трёх канцелярских столов и барьера-прилавка у двери. Картотека – сразу понял он. Она зашла за барьер.
– А ты здесь подожди.
– Чего? – рискнул он съязвить.
– Сейчас увидишь.
Она быстро вытащила один из ящиков, перебрала карточки.
– Вот. Мороз Эркин Фёдорович, девяносто шестого года рождения, ну, и дальше о нём. Поступил… ага, сюда девятнадцатого ноября, выехал первого декабря, маршрутный лист номер… на Ижорский Пояс, город Загорье. Убедился? Ничего я не путаю!
Он слушал её, явно скучая и оглядываясь по сторонам.
– Ну и что? Ну, был, ну… Слушай, – оживился он, – а что, тут на каждого есть? И на меня?
– На тебя в другом месте. Здесь архив, – она сунула карточку обратно в ящик и со стуком задвинула его на место.
– Слушай, – его голос стал просительным, – посмотри Моргача, Эдуард Моргач, ну, такой парень, куда он попал? Понимаешь, дружок мой, ха-ароший парень…
Под его скороговорку она выдвинула уже другой ящик, перебрала карточки, выдвинула соседний, покопалась и в нём.
– Нету никакого Моргача. Моргунов есть, Иван, – она хихикнула. – Ой, помню я его, телок телком, с собакой, собака у него здоровенная была, помню. Тоже уехал, ага, точно. Из-за собаки его прямо в Центральный военный питомник и отправили. В распоряжение кинологической службы, – прочитала она и сунула карточку в ящик. – А Моргача нет, и не дури меня, понял?
– Так что? – огорчение его было искренним. – Не доехал Эдька, что ли? Жаль, я думал, вместе будем.
Она со стуком задвинула ящик.
– Дался тебе этот Эдька.
– Ну и хрен с ним. И со всеми остальными, – он потянулся к ней через барьер. – Иди сюда.
– Прямо здесь? С ума сошёл, – отмахнулась она, но подошла, дала себя обнять и поцеловать…
…Андрей улыбнулся. Оттуда они пошли к ней, а дальше уже всё как обычно. А ещё через пару дней она ещё с кем-то крутила. Ему так и говорили про неё, что легка на ногу: как пришла, не спрашиваясь, так и уйдёт, не попрощавшись. Само собой, всё у них и кончилось. Что ему надо, он теперь знает, а она… да таких пучок за пятачок на любом базаре.
Итак, Ижорский Пояс, Загорье. Время он переждал, теперь можно потихоньку библиотеку к себе приучать. Чтобы, когда до выбора места дойдёт, знать, как повернуть и куда вывернуть да так, чтоб тебе самому это предложили. Одно дело – ты просишь, и другое – соглашаешься с предложенным. Это и дураку понятно. А дурак он для других, а не для себя. Ладно, заговариваться уже стал. Того и гляди ненужное, да вслух выскочит.
Андрей потянулся под одеялом, повернулся на другой бок и привычно свернулся, закутавшись так, чтоб только макушка слегка торчала. Ничего, браток, скоро увидимся, гульнём – небу жарко станет. Загорье. Надо думать, Эркин тоже не с кондачка туда рванул, там, значит, и жильё, и работа… Мама, всё у меня хорошо, всё пока получается, как задумано, и вас я не забываю, слышишь, мама?
Он по-прежнему, боясь опять всё забыть, перед сном перебирал прошлое, мысленно разговаривая с матерью и сёстрами, вспоминал дом, школу, и с радостью убеждался – помнит. С этим и засыпал.
Дни шли ровной привычной чередой, складываясь в недели и месяцы. Работа, школа, в субботу танцы, в воскресенье церковь. Найджелу эта монотонность даже нравилась. Работа не стыдная и не сложная, и на себя работаешь. В школе, в общем, тоже всё получается, в церкви они трое – уважаемые люди, с ними, а особенно с Робертом, считаются, на танцах общее веселье и он на уровне. И дома у них всё хорошо. Купили большой красивый шкаф для одежды. Пока поставили его к Роберту, и там они все хранят своё праздничное, в чём ходят в церковь, а ещё у каждого в комнате что-то вроде комода для белья и вешалка-стеллаж для расхожего, и на топчанах теперь матрацы и хорошие простыни, миски с кружками заменили фарфоровой посудой. А уж о кремах и лосьонах и говорить нечего. И едят они нормально. И всё у них хорошо.