Бурлаков слушал мерные слова и смотрел, не отрываясь, на простые крупные буквы. И когда Эйб Сторнхилл замолчал, тихо сказал:
– Спасибо, святой отец. Вы… можете мне рассказать? О том дне?
– Я видел не так уж много, – извиняющимся тоном ответил Сторнхилл. – Но… о ком вы бы хотели спросить? – и тут же, пожалев о своём вопросе, ведь наверняка у этого человека есть веские причины не называть, стал рассказывать сам. О тех, о ком знал.
Проныра… Джек Колесо… Арни… Джимми Малыш… Бурлаков терпеливо ждал. И вот…
– Эндрю Белёсый, – Эйб Сторнхилл грустно улыбнулся. – Он был моим прихожанином, но я не так уж хорошо его знал.
– Расскажите о нём, святой отец.
Бурлаков сказал это совсем тихо, но Сторнхилл услышал. И всё понял. Потерявший расу предпочёл скрыться, исчезнуть среди цветных, чтобы не позорить отца. И вот… бедный мальчик.
– Эндрю был очень хорошим парнем, отзывчивым, добрым. Он шёл к Богу своей дорогой. Но… его любили, все любили.
Бурлаков слушал ровный негромкий голос священника и кивал. Добрый, отзывчивый, весёлый парень, его мальчик, прошедший через такие адские муки, о которых этот священник и не подозревает.
– У него были друзья, святой отец? Они здесь?
– Я понимаю, но… К сожалению, по-настоящему его другом был Меченый, индеец со шрамом на щеке, но его нет в городе, он сказал, что уедет… на ту сторону. Тоже мой прихожанин. Они всегда были вместе, – Сторнхилл улыбнулся, – как братья.
– Да, – наконец выдохнул Бурлаков. – Я понимаю, святой отец, я опоздал…
– Не вините себя, – мягко перебил его Сторнхилл. – Вы же всё-таки нашли его. А тогда… Эндрю бы всё равно не оставил своих братьев.
И снова Бурлаков кивнул. Да, приехать и забрать Серёжу… несбыточно, нереальный вариант. Ладно, с этим ясно. Здесь, в этой земле то, что осталось, что было его мальчиком, и даже забрать его прах, перевезти и похоронить в русской земле невозможно. И не нужно. Это оскорбит тех, рядом с кем жил его Серёжа, кто смеялся его шуткам, помогал ему и принимал его помощь, нет, ничего ни изменить, ни поправить нельзя.
Он ещё поговорил со священником, дал денег – пожертвование на нужды церкви – и ушёл, отказавшись от провожатого.
Стоя у памятной плиты – к сожалению, тогда именных табличек не сделали, а сейчас уже не стоит менять, пусть так и остаётся общим памятником общей смерти – за которой уже тянулась узенькая дорожка более свежих могил, Сторнхилл смотрел ему вслед. Да, что бы ни совершил Эндрю, такая кара… и почувствовав на себе чужой взгляд, обернулся. Улыбнулся робко стоящей чуть в стороне молодой темнокожей паре.
– Я слушаю вас, дети мои.
Жизнь продолжалась. А значит, продолжалось и его служение.
По дороге на вокзал Бурлаков сделал крюк по кварталам белой бедноты. Но в каком из полуразрушенных брошенных домов снимал выгородку Серёжа? Сердце подскажет? Чепуха. Саднящая тупая боль. И отчаяние. Даже отомстить он не может. Некому. Или всем? Так все не виноваты, а где и как он найдёт убийц?
Всё остальное: дорога на вокзал, всякие житейские мелочи – всё это шло уже мимо сознания, делалось машинально. И даже боль ушла. Горькая ясная пустота. Надо жить, делать своё дело, хлопотать, выбивать деньги, спорить о наилучшем варианте трат, доказывать дальние последствия, организовывать культурные центры, выбивать пенсии, пособия и компенсации, а для себя… снова в экспедицию, вернуться к тому, с чего начинал, на всё лето, да, к концу апреля свалить все комитетские проблемы и вспомнить, кто ты и зачем живёшь. Забить и боль, и пустоту работой. Больше же нечем.
Как Ларри и предполагал, четверга и пятницы ему для подготовки не хватило. Как бы не пришлось и воскресенье прихватить. А в воскресенье ему обязательно надо быть в церкви, поговорить со священником о Марке, сына надо устроить в подготовительные классы, хорошо бы с полупансионом, ведь ему самому надо работать, нельзя, чтобы мальчик болтался по улицам или сидел взаперти.
– Пап, – стоя перед ним, Марк снизу вверх смотрел на него. – Но сегодня же суббота.
– Да, но мне надо работать, – Ларри погладил сына по голове. – К обеду я вернусь. Если будут звонить…
– Я знаю. Ты на работе. И всё записать.
– Молодец.
Это у них уже было. Позвонили, а Марк не знал ни что делать, ни что сказать. И теперь рядом с телефоном лежат блокнот и ручка.
В субботу у многих выходной, и улицы пустыннее обычного. Ларри рассчитывал только на работу в мастерской и потому пошёл в джинсах и ковбойке. Дэннис слово сдержал. За вторник и среду всё было сделано, завезено и расставлено, и уже в четверг Ларри засел за работу. Пришёл к девяти и едва успел зайти и поставить на пол в мастерской свою корзину с инструментом, как заверещал звонок. Ларри подошёл к двери и в маленький, но очень удобный глазок оглядел визитёра. Фредди. И открыл дверь.