С влажными волосами, обмотанный по бёдрам полотенцем, вошёл Найджел.
– Вот и я.
Мона счастливо улыбнулась.
– Ложись, я мигом.
Но Найджел уже обнял её, провёл губами по её виску.
– Ты не переоделась. Я помогу.
– Господи, Найдж, – засмеялась Мона, – ты сумасшедший.
– Ага, – не стал спорить Найджел.
Мона обняла его гладкие сильные плечи, вдохнула уже знакомый запах.
– Ох, Найджел, я тоже сумасшедшая. Тебе же рано вставать.
– Выспимся, – уверенно ответил Найджел. – А сейчас я тебя отнесу.
Но, поднимая Мону на руки, он уронил полотенце, и, воспользовавшись его секундной заминкой, Мона выскользнула из его объятий, схватила свой купальный халат и убежала в ванную.
Вообще-то она любила поваляться в ванне, ещё с детства, с деревянной большой лохани, в которой её мыла мама, но Найджел ждёт, и она быстренько окунулась, вынырнула и ополоснулась под душем. Так же быстро и по возможности бесшумно навела порядок в просторной – ну да, это же не стандарт, а на заказ строилось – ванной и прислушалась. Тихо, все спят. Мона погасила свет и, придерживая у горла халат, пробежала через холл в их комнату. Найджел сидел на краю кровати.
– Ты не ложишься? – удивилась Мона. – Почему?
– Тебя жду, – улыбнулся Найджел.
Он сказал это очень просто, буднично, но Мона благодарно обняла и поцеловала его. И тут же вспомнила.
– Ой, я свет в холле оставила.
– Я мигом, – сразу вскочил на ноги Найджел. – Ложись, Мона.
Он взял своё полотенце и вышел. И впрямь быстро – она едва успела повесить свой халат – вернулся и, входя, выключил свет. Легко – Мону всегда удивляло его умение безошибочно ориентироваться в темноте – нашёл её у стеллажа, поднял на руки, отнёс и уложил на кровать, лёг рядом. Кровать узкая, и они лежали на боку, тесно прижавшись друг к другу. Мона обняла его, натягивая на его плечи одеяло.
– Спасибо, милый, спим?
– Ага, – согласился Найджел, выдохом щекоча висок Моны.
Роберт прислушался к сонной тишине дома. Угомонились. Нет, похоже, Найджелу повезло: хорошая девчонка. И Найджел ей не для этого нужен, тоже видно, он же – джи, а ей хватает. Возятся они недолго и тихонько, беременным много и не нужно, они за ребёнка боятся. И в деле от неё польза, едим лучше, а денег столько же уходит. А когда они тех троих наймут, парни умелые, лечебный массаж хорошо знают, а он дороже, все шесть кабинок будут в работе, в долю парней они не возьмут, но те и не рвутся, наёмными по контракту им удобнее, ну, так это их проблемы, а так-то… ленч и, пожалуй, обед вместе, или обед после работы, уже у себя, ладно, это уже мелочи, по ходу дела решим… Он потянулся, напрягая и распуская мышцы. Всё, надо спать.
Сквозь сон, ощущая рядом горячее сильное тело Найджела, Мона думала об одном. Получила ли мама её письмо и успеет ли подготовить отца? В прошлых письмах она не удержалась, написала о Ниле и потому сейчас была полностью откровенна. Написала, что Нил бросил её, она встретила другого парня и вышла за него замуж, он цветной, но у него собственное, вернее, семейное дело, и он любит её, а она его. О своей беременности она пока умолчала, а о венчании в церкви, разумеется, написала. Это должно успокоить отца. Конечно, отец мечтал выбиться из условных и недоказанных, потому и разрешил ей уехать в Колумбию, где никто не знал о её происхождении. Не получилось. Но она всё равно счастлива, и ей никто не нужен, кроме её Найджа, такого ласкового и заботливого.
Григорий Иванков, лёжа на своей койке, слушал обыденный гул мужского барака. Третий месяц скоро пойдёт его лежанию, а конца и близко не видно. Что ж, сам виноват: слишком много и честно рассказал о себе, вот и проверяют. Их тоже можно понять. Запойных своих хватает, чтобы ещё отсюда пускать. Язык он почти забыл, родни нет, имущества – что на нём надето и смена в стирке, а послужной список… лучше не думать. Обидно, конечно: рваться, ползти изо всех сил, биться головой о стенку и опять остаться ни с чем. Сколько сил он положил на то, чтобы стать Грегом Айвенком, оторвать, отбросить прошлое. Удалось. Никто никогда не заподозрил в нём русского. А оказалось… впустую. Всё равно выше надзирателя в имении ему подняться не дали. А надзирателем не разбогатеешь. Но он ещё надеялся, ещё трепыхался. А тут на тебе – капитуляция! И все его победы его же поражениями в один момент стали. Русские – победители. Ну так, берите трофеи и что там ещё по законам-обычаям положено, а они рабство отменили. Зачем?! Империю к ногтю – это понятно, свои комендатуры везде натыкали – тоже понятно, опять же трофеи, да прочее всякое бесхозное – без разговоров, но жизнь-то зачем рушить?! Да ещё с одного пинка. Опомниться не успел, как оказался… ну, там, где все, откуда начинал и даже ниже. И опять дрожи. Посчитают за предателя – как же, от своей расы, тьфу ты, они говорят, народа, отказался – и то ли шахты, то ли лесоповал, то ли сразу к стенке. А встретишь кого из рабов, так тоже… мало не будет. И никто не заступится. Полди вон, год ведь почти прошёл, а встретил. И всё. Убили на месте. Нет, надо выжить, хоть кем, хоть как, но жить. Жалко Полди, дурака этакого. Нашёл где защиту искать. Бандиты они бандиты и есть, везде одинаковы и только за себя. Он тогда тоже, попробовал попросить. Фредди, сволочь гладкая, лень ему было слово замолвить, ведь не на его место просился, простым работником в имение, а этот чёртов киллер: «К лендлорду иди». Вот тогда и понял, что ни защиты, ни подмоги у тебя нет и не будет. А там и Хэллоуин. Каким чудом пронесло? Ведь вторая заваруха чуть не закрутилась. Рванул в Атланту, здесь-то до Капитуляции не бывал, никого нет, чтоб узнали, да опознали. Так Полди встретил. Хорошо, вовремя сообразил, что тот спился совсем, нет, пьян да умён – это только про нас, русских, сказать можно, а местные вроде индейцев, совсем в хмелю последний ум теряют. Дурак Полди, мальчишка на побегушках за выпивку, ну и… Какая цена тебе при жизни, такая и при смерти. Убили Полди. Он тогда, как увидел этот листок чёртов, так сразу понял – всё, рвать надо. Если такого, а Полди совсем безобидный стал, с мухой бы не справился, а убили, не иначе, как встретил кого, тогда-то Полди гоношился, покуражиться любил, вот и получил… расчёт по полной и с процентами. Нет, хорошо, что он с Полди не связался. Не-ет, с него хватит. Тогда и решил: с выпивкой завязывать, пробиваться на ту сторону, и уже там всё сначала. Чтоб хоть не бояться кого из прежних рабов встретить. Да хоть того же Угрюмого. Индейцы – они злопамятные. Вот же чёртов парень. Сколько рабов через его руки прошло, а этот помнится. Ведь чего самому себе врать: не справился он с Угрюмым, не обломал. А лёг на сердце спальник – и всё. Не обломал… так он и не ломал его толком. Как разглядел его в пузырчатке, пошёл тогда к Старине-Фрэнку, тот на покое жил, что-то там у старика в юности с хозяином было, то ли спасал, то ли… да неважно. Но жил себе старик в отдельной каморке, работать – не работать, а так, где подержит, где посоветует. Вот поднёс ему стаканчик и попросил посмотреть, что за чудо без перьев с торгов привезли. Индеец – спальник. Не слыхано о таком. Фрэнк ломаться не стал. Как все улеглись, сходил, посмотрел, пощупал, а потом чуть не до утра просвещал его в дежурке. Фрэнк опытный был, и по Паласам, и по распределителям, и чуть ли не по питомникам, где только ни потёрся, говорить об этом, правда, не любил, а тут прорвало. Под стаканчик. Сам он не пил – сухой период как раз – но Френку подливал и слушал…