Он как всегда разделся до трусов – в бараке тепло, разглядывать его никто не полезет, а мять одежду тоже не следует – и вытянулся на своей койке. В бараке было тише обычного: многие в субботу и воскресенье уходили в город, пошляться, людей посмотреть, себя показать. А ему и здесь хорошо. Обманывал сам себя, что ему ничего не нужно и неинтересно, ведь из чистой трусости сидит и носа за ворота не высовывает. Ведь если б наследил, то за неделю бы размотали и нашли, а он месяц уже здесь, ну, не совсем месяц, нет, первого вечером он вошёл, сегодня двадцать седьмое, четыре недели без одного дня, так что… Так что лежи и не трепыхайся, тебя, может, там как раз и ждут, чтоб ты хоть ноздрю высунул, не-ет, не верь, не бойся, не проси и сам себя береги. Три заповеди помни и четвёртую соблюдай.
Андрей закрыл глаза и беззвучно позвал: «Мама. А у меня день рождения сегодня. Правда, здоровско? Мама…».
Он лежал и не то дремал, не то просто плыл в этом ровном спокойном шуме. Лежал и вспоминал. Дни рождения, именины, мамины руки в белой муке, щёки Милочки в варенье, Аня читает длинное заумное поздравление и обиженно плачет, когда он заявляет, что это она не сама, что ей сочинили… Сначала он думал вычеркнуть отца из этих воспоминаний, но потом испугался, что снова всё потеряет. Ведь только начни забывать, а если не сумеешь вовремя остановиться,… так что пусть его… остаётся. Ведь… ведь если бы отец тоже погиб, как мама и сестрёнки, ведь он бы вспоминал его. Ну вот. Как ни крути, а что было, то и было, вариативно будущее, а не прошлое, вариативность… соотношение случайности, нет, возможности и действительности, возможностей много, действительность одна, спасибо, Старик, толково объяснял.
Андрей улыбнулся, не открывая глаз. Нет, всё хорошо и беспокоиться не из-за чего. Надо ждать, расслабиться и ждать.
Тетрадь шестьдесят четвёртая
Такой весны Эркин никогда не видел. А может, он вообще не видел раньше весны. Яркое – как поглядишь, так глаза ломит – небо, пляшущее в лужах и на глыбах зернистого льда весёлое солнце, быстрые ручьи на обочинах… Комендант предупредил, чтоб детвору в овраг не пускали, и сами чтоб поосторожнее, а то с талой водой шутки плохи. Эркин и сам это понимал, а когда, подойдя к оврагу, увидел рыхлый пропитанный водой снег чуть ли не вровень с краями и сразу вспомнил, как они тут зимой на санках катались. Да-а… только шагни и с головой ухнешь, вытащить не успеют.
– У дома играйте. Поняла? – строго сказал он Алисе.
Держась обеими руками за его ладонь, она стояла рядом и тоже рассматривала овраг.
– Ага, – согласилась Алиса и, чувствуя малоубедительность ответа, добавила: – Что я, совсем глупая? Эрик, а как же в рощу?
– Половодье когда сойдёт, – ответил ей Эркин много раз слышанным, но так пока и не понятным.
Половодье – полая вода, полый – это пустой внутри, а при чём тут вода? Непонятно.
– Ладно, – покладисто кивнула Алиса и тут же предложила: – А в город пойдём?
– Пойдём, – не стал возражать Эркин.
Женя отправила их на прогулку и за покупками к обеду. Жаль, конечно, что сама с ними не пошла, но у неё масса дел, а они ей мешать будут. Чем он может помешать Жене, Эркин совсем не понимал, но спорить, разумеется, не стал. Да и вон, почти все мужчины из их дома гуляют. Ну, раз так положено, значит, так и будет.
Они шли не спеша. Алиса с наслаждением обмывала свои новые резиновые сапожки в каждой луже. Эркин не мешал ей, если только она брызгаться не будет. Он сам тоже был в новом: резиновых сапогах с войлочными вкладышами, куртке с тёплой подстёжкой, и ушанку сменил на вязаную шапку – с теплом, как он заметил, многие мужчины тоже такие надели, а как все, так и он, не в рабском же ему ходить.
Убедившись, что Эркин с Алисой ушли, Женя быстро выключила плиту – потом доварит – и переоделась в платье с карманами, накинула на плечи платок, рассовала по карманам кошелёк и маленький молоток, а больше ей ничего и не нужно, и выбежала из квартиры. Ключи она сунула в карман к кошельку. Ну вот, очередь она заняла заранее, так что должна успеть.