Но их ещё не было. И Женя уже спокойно спрятала молоток в ящик с инструментами, а кошелёк в сумочку, переоделась и занялась обедом.
Зина гадать не пошла. И денег жалко, ну, такие деньжищи за минуту разговора, и вдруг гаданье повредит ненароком. Толком она всех примет не помнила, но старалась соблюдать. А с гаданьем уж очень неясно, вдруг сглазят, у гадалок глаз не простой, и прошлое, и будущее видят, а ну как что, не дай бог. Конечно, двое детей, да муж, да квартира… рассиживаться да всё к пузу своему прислушиваться некогда, да и нельзя: капризуля выродится. Но хлопоча по хозяйству, Зина то и дело прислушивалась: как он там? Сказалось об этом неожиданно легко.
Они сидели на кухне. Дети уже спали, Тим обедал после работы, а она села было с ним за компанию, Тимочка не любит один есть, и вдруг ей чего-то так не по себе стало, что еле успела из-за стола выскочить и до уборной добежать. А вернувшись, увидела испуганные глаза мужа и поняла, что это он за неё испугался, за её здоровье и сказала:
– Тяжела я, Тимочка.
– Что? Я не понял. Тебе тяжело?
– Да нет, – и с натугой, вспомнив нужное слово по-английски, выговорила: – Беременна я.
А он всё смотрел на неё, будто не понимал. А она не знала, что ещё ему сказать. И тут вдруг Тим вскочил на ноги, бросив ложку, поднял её на руки и понёс. Она даже растерялась, не знала, что сказать, что сделать. А он кружил по их пустой и тихой квартире, прижимая её к себе и точными бесшумными пинками открывая и закрывая двери. А когда они вернулись на кухню, лицо его было мокрым. Он усадил Зину на её место, сел на своё и закрыл лицо руками. И когда Зина начала уже тревожиться, опустил ладони на стол и улыбнулся дрожащими губами.
– Я… я… спасибо тебе.
– Господи, Тимочка, мы же и хотели этого, – нашлась она.
Тим доедал, явно не чувствуя вкуса и не отводя от неё глаз.
– Зина, – наконец заговорил он, – если что тебе нужно, ты покупай. Я заработаю. Ты…
И вдруг вскочил на ноги и быстро вышел из кухни. А вернувшись, положил перед Зиной деньги.
– Вот. Здесь тысяча рублей.
– Ссудные?! – ахнула Зина.
– Я заработаю, – повторил Тим, сгребая со стола посуду и сваливая её в мойку.
Но Зина тут же вскочила и отобрала у него посудную щётку.
– Ну уж нет, я не параличная.
А потом, когда они уже лежали в постели, Тим осторожно погладил её по голове и лицу.
– Зина, тебе… тебе теперь нельзя… этого?
– Нет, – удивилась она. – Врач об этом ничего не говорил.
И обняла Тима, притягивая его к себе.
По субботам, Савельцевы, как все в Старом городе, топили баню. Маленькую, тесную и тёмную баню на задворках. Конечно, мыться бы каждый день… но и раз в неделю тоже неплохо. С утра все таскали воду, потом Артём с дедом кололи дрова на мелкие полешки, и дед растапливал каменку. Сначала мылись мужики: дед, Артём и Санька. А потом бабка с Лилькой и с ними Ларька, как ещё слишком маленький для мужского пара.
В первый раз баня Артёму не очень понравилась, но то ли привык, то ли во вкус вошёл, так что теперь плескался и парился наравне с дедом. А тот и кряхтел, и постанывал, и… словом, баня есть и Паласа не надо. Но последнее соображение Артём, разумеется, держал при себе.
Нахлестав друг друга вениками, обмылись холодной водой и вернулись на полок. Не на самый верх, а посерёдке, чтоб передохнуть в тепле. Дед невольно любовался смуглым, ещё по-мальчишески тонким телом Артёма, игрой мускулов под гладкой влажно блестящей кожей. Артём чувствовал этот взгляд, но не прикрывался: деду он доверял.
Отдохнув, дед прошлёпал к каменке и выплеснул на раскалённые камни новый ковш воды. Санька, ойкнув, сел на пол, а Артём засмеялся.
– То-то! – самодовольно хмыкнул дед. – Ну, Тёмка, полезли.
Они залезли на полок, дед растянулся на досках, и Артём взял веник. Искусство не бить, а гнать веником горячий влажный воздух на тело оказалось не самым сложным делом. Деду приятно, а ему нетрудно.
– Ох, Тёмка, – вздыхал дед. – Ох, язви т-тя в корень…
– Отдохни, дед, – улыбнулся Артём. – Я Саньку похлещу.
– Давай, – кивнул дед, поворачиваясь на спину. – А я потом по тебе пройдусь.
Внизу Артём поймал Саньку, на четвереньках удиравшего в предбанник, скрутил и уложил на лавку.
– Не брыкайся, врежу.
– Да-а, – не всерьёз хныкал Санька. – Горячо-о…
– Так его, Тёма! – поддакивал сверху на Санькины взвизги дед. – Валяй его, чтоб до нутра проняло!
Напарив Саньку до пунцового цвета, Артём окатил его из лоханки холодной водой и шлепком забросил к деду.
– Дед, поддать?
– Поддай и сюда иди.
Выплеснув на камни ковш, Артём вернулся на полок и лёг, как и дед, на живот, уткнувшись лицом в сгиб локтя.