Кто-то дёрнул его за ногу. Андрей, приподнявшись на локтях, сердито обернулся и увидел Алика.
– Тебе чего?
– Обед проспишь, – хохотнул Алик.
Занятый своими мыслями, Андрей и впрямь не заметил, как затих и опустел вагон.
– Ах ты, чтоб тебя!
Андрей спрыгнул вниз и, чуть ли не на бегу обуваясь, рванул к выходу.
– Андрей! Там столовка!
Выругавшись ещё раз и уже крепче, Андрей круто развернулся, едва не ударившись о стояк, и они побежали в столовую.
Вагон-столовых в поезде было две. Для раненых и для персонала. Есть, правда, нужно было в очередь, посменно. Они еле-еле в свою поспели. И обедать пришлось второпях, чтобы освободить посуду и место для следующих. А им уже полюбилось сидеть за столом, не заглатывать, а чувствовать вкус, но… Раз надо – значит, надо.
Зато обратно шли уже не спеша. Большинство дверей в «докторском» вагоне открыты, и, увидев в очередном купе Жарикова, Андрей подтолкнул Алика в спину.
– Иди, я догоню.
Тот послушно пошёл дальше, про себя удивляясь нахальству Андрея, что таким нахрапом и не боится, хотя… он же джи, вот и ладит с врачами. А Андрей постучал по косяку полуоткрытой двери.
– Иван Дормидонтович, можно?
– Можно, – улыбнулся Жариков. – Заходи.
Но Андрей, войдя, увидел лежащего на другом диване Аристова и сразу остановился.
– Ой, я не знал. Вы отдыхайте, я потом зайду.
– Ничего, – улыбнулся Аристов.
Он лежал поверх одеяла, одетый, только китель и ботинки снял.
– Ничего, Андрей. Случилось что?
– Нет, – мотнул головой Андрей. – Я ещё сам подумаю и потом приду.
И, гибко повернувшись, вышел прежде, чем они успели что-то сказать.
– Мыслитель, – с мягкой насмешкой сказал Аристов, вслепую нашаривая на столе сигареты.
– Левее, – подсказал ему Жариков. – Да, кто бы мог ждать. Интересно, какая у него сейчас проблема?
– Он же обещал прийти, когда додумает.
Жариков кивнул и тоже закурил.
– Тебе в ночь?
– Да. Я подремлю пока.
– Об чём речь.
Аристов докурил, ловко выкинул окурок в окно и закрыл глаза. Жариков откинулся на спинку дивана и погрузился в то спокойное, даже отрешённое от всего состояние, когда не спишь, всё видишь и слышишь, и глубоко полностью отдыхаешь. Иногда хватало нескольких минут. Хватало потому, что больше не давали. Но если была возможность… а сейчас она есть…
Вернувшись в свой отсек, Андрей снова залез на полку и лёг. За окном всё то же. Тогда, зимой, когда его везли в госпиталь, он ничего не видел. Лежал на дне кузова, ничего не чувствуя, кроме боли и страха. Новый хозяин накормил его, не бил, ночью он спал рядом, и хозяин не трогал его, не заставил работать, но и не сделал с ним главного – не ударил по лицу и не дал поцеловать ударившую руку, и он теперь гадал: почему? Может, его не хотят брать в рабы? Потому что он слаб и болен. И не мылся столько дней, всё тело в корках, и воняет от него так, что сам чувствует. Но… но ведь это всё пройдёт. Ему бы хоть помыться и поспать, чтобы боль немного отпустила, и он опять всё сможет. Хозяин, похоже, добрый, насиловать не будет, а руками или ртом он и сейчас сработает. Ох, чёрт, как болит, каждый толчок отзывается. Хозяин – добрый, разрешил лежать на боку, а то по-другому больно очень, не может он лечь как положено. И холодно. Приоткрывая глаза, он видит хозяина, тот сидит совсем рядом, прислонившись к борту, и лицо не злое, а усталое. А совсем рядом хозяйские сапоги почти касаются его лица, и ему впервые не страшно, что его пнут или ударят, добрые сапоги. Он бы погладил их, но боится разбудить хозяина…