– А я тебя вчера не видел.
– А я в Окунёве села.
– Ночью, что ли?
– Да нет, солнце-то взошло уже.
Андрей вспомнил рассветный пустой перрон и кивнул. Значит, это было Окунёво.
– А в этой, – у неё получилось: – Олобаме леса хорошие?
– Леса? – переспросил Андрей и, вспомнив имение, улыбнулся. – Светлые леса.
– Прореживать не надо, значит, – кивнула она.
Андрей пожал плечами и тут вспомнил виденное на остановке.
– Да, а как же Окунёво? Я видел, там «аково» было написано.
– Это Кондаково было, а Окунёво за ним сразу.
– Ага, теперь понятно.
Она рассказывала об отце, что так с войны и не пришёл, а из четверых братьев только один вернулся, без руки.
– А ты младшая?
– Ой, нет, за мною ещё две. А у тебя есть кто?
– Брат, – твёрдо ответил Андрей. – К нему и еду.
– Ну конечно, – кивала Олёна. – Одному-то плохо, а родня-то пропасть не даст.
– Слушай, – не выдержал Андрей. – А чего ты так на «о» говоришь?
– Оюшки! У нас-то на Печере все так говорят.
Громко зевнул и сел на верхней полке над Олёной мужчина.
– Вас, трещотки, вместо будильника хорошо запускать, – и ещё раз зевнул.
Андрей снизу вверх, но достаточно насмешливо посмотрел на него.
– Есть претензии?
– Угостите, так не будет, – и прежде, чем покрасневший Андрей ответил, рассмеялся. – Не надувайся, лопнешь.
Спрыгнув вниз, он натянул сапоги и, заправив нижнюю рубашку в армейские брюки с узким красным кантом, взял своё полотенце и пошёл умываться.
– Оюшки, – быстро и тихо зашептала Олёна. – Фронтовик это, они все, если им хоть что поперёк, как не в себе делаются, ты уж, Ондрюша не связывайся. У нас-то вот так один тоже…
Что «тоже» она рассказать не успела. Потому что окончательно проснулся спавший над Андреем. Сердито сопя и ни на кого не глядя, он слез вниз, натянул грубые, похожие на рабские сапоги и пошёл в уборную.
Олёна прибрала на столе, освобождая место. Они-то поели уже.
– Принести ещё чаю? – предложил Андрей.
– Оюшки, – с радостным смущением засмеялась Олёна, – мы ж чаехлёбы все, конечно, Ондрюша, спасибочки тебе.
Андрей взял их опустевшие кружки и пошёл за чаем. Лучше бы успеть до возвращения храпуна, а то место у окна потеряется. Когда он стоял в очереди за чаем, мимо него прошёл тот, что спал над Олёной, властно бросив на ходу:
– Мне возьми.
– В ладошках принесу?! – огрызнулся Андрей.
Тот окинул его насмешливым взглядом и повторил прежнее:
– Не надувайся, лопнешь, – и добавил: – Скажешь, что за тобой.
И ушёл. За кружкой – решил Андрей. И ошибся. Пришла Олёна с двумя кружками.
– Тебя погнали? – подчёркнуто удивился Андрей.
– Оюшки! – откликнулась она. – Мне не в тягость, а они пускай поправятся. Когда мужик с утречка медведем ревёт, с ним спорить всё равно без толку.
– Поправятся? – переспросил Андрей, уже догадываясь о сути этого процесса.
– Ну да, глотнут по маленькой и, – она засмеялась, – людьми станут.
Андрей кивнул и взял у Олёны кружки, ладно, чего уж там. Когда, выйдя на Равнину, они с Эркином напились так, что еле добрели до своего костра, Фредди им тоже утром дал глотнуть из своей фляги. Но по одному глотку, пообещав за второй глоток врезать так, что головы отлетят. Эх, Фредди, жалко, не увидимся больше, а то бы сводил тебя к Селезнёву. Чтоб знал, какая русская баня бывает. Втроём бы сходили, да нет, ты ж без Джонатана никуда, вчетвером, ха-арошей компанией, да не судьба.
Взяв четыре кружки чая, Андрей понёс их, ловко ухватив за ручки, в свой отсек.
– Чего это вы так долго? – встретил их вопросом третий.
А четвёртый сам и ответил:
– Небось в тамбуре целовались.
Олёна покраснела, а Андрей, расставляя кружки, отшутился:
– А чего зря время терять!
– Ну, со знакомством тогда. Я Муртазов Николай, – третий уже надел мундир, звеневший орденами и медалями, но без погон. – Майор.
– А меня и Фомичом можно, – буркнул четвёртый и… посторонился, пропуская Андрея к окну. – Посмотри на Россию-то. Небось и забыл в угоне.
– А я и не видел, – Андрей устроился поудобнее. – Мы в Пограничье жили.
А про себя быстро подумал: «Ну, ты смотри, а? Ну, каков мужик! Спал, храпел, а всё слышал».
На столе сухая твёрдая колбаса, копчёная рыба, конфеты в пёстрых бумажках россыпью, кусок сала в тряпочке, армейская буханка и круглая коврига.
– Спасибо, мы уже позавтракали, – попробовала отказаться Олёна.
Но Фомич велел ей делать бутерброды, а Муртазов, даже не заметив её слов, шутливо извинился, что для девушки надо было бы красненького и сладкого, а только беленькую выставили. Андрей отказываться не стал: чего ломаться, когда угощают.