Здешние кафе назывались трактирами, Андрей этот, как слышал ещё в детстве, нюанс ещё по Иванькову заметил и, найдя подходящее внешне заведение, смело открыл дверь.
Полутемно, но не сумрачно, стойка с кипящим самоваром в половину человеческого роста, столов немного, но места есть. Андрей прошёл в угол к пустому столику. И только сел, расстегнул ветровку, заткнул сумку так, чтоб её видно не было, а ногой чувствуешь, к нему подошёл молодой парень белой рубашке навыпуск.
– Чего желаете?
– Пообедать желаю, – улыбнулся Андрей.
– Это в момент спроворим, – зачастил парень, салфеткой обмахивая стол перед Андреем. – Щи у нас сегодня, ложка стоит, кулебяка со слезой, сочится прям-таки, убоина свежая, в печи томлёная, с картошечкой.
– Вот и давай, – кивнул Андрей.
Со дна памяти всплывало то ли слышанное, то ли читанное, то ли… но он чувствовал, что знает всё это, что так и должно быть.
– Водочки не желаете?
– Обойдусь. А… морс есть?
– Квасок у нас забористый, так и играет.
– Квасу выпью, – улыбнулся Андрей.
Парень выложил перед ним ложку и вилку с ножом и убежал. Андрей и оглянуться не успел, как перед ним поставили деревянную расписную миску с огненными – пар лицо обжигает – густыми щами и деревянную же тарелку с толстыми ломтями ноздреватого тёмно-коричневого хлеба с чёрной коркой.
С такой едой торопиться нельзя. И Андрей ел медленно, со вкусом, чтобы вчувствоваться в каждый глоток.
Кулебяка и впрямь слезилась, сочилась каплями жира, мясо без жил и плёнок наполняло рот особым и тоже каким-то… памятным вкусом. Квас приятно щипал язык и нёбо, отбивая вкус жира.
И на улицу Андрей вышел, сыто отдуваясь и даже вспотев от такого обеда. Правда и обошёлся он ему вместе с чаевыми в трёшку. Не устоял ведь, взял напоследок ещё и киселя. Малинового с молоком. Чтоб молочные реки да в кисельных берегах. Надо же было проверить мамины сказки. Теперь бы… «После сытного обеда по закону Архимеда полагается поспать». Тоже вот откуда-то вспомнилось. Ну, спать – не спать, а где-нибудь посидеть, скажем, до полпятого… Так, а сейчас сколько? Солнце ещё высоко. Он не спеша вернулся к вокзалу, посмотрел на часы и присвистнул. Четыре с минутами. Час прообедал! А вон и Цветочная, вот и пойдём себе потихоньку.
Цветочная улица оказалась очень длинной и столь же зелёной, пахнущей сиренью и ещё какими-то цветами. А ничего городок – с удовольствием глазел по сторонам Андрей – не сравнить с Ижорском. Перед домами… да, правильно, палисадники, клумбы, скамеечки, а вон сиренью беседка обсажена, белеет скатерть на столе, сидят люди, чай пьют… В Грязино тоже был сад, и палисадник, и огород, правда, маленький.
Улица неожиданно уткнулась в берёзовую рощу, и Андрей пошёл по тропинке, догадываясь, что «Беженский Корабль» будет за рощей. Белые, в чёрных крапинках и полосках стволы, ярко-зелёная трепещущая под слабым ветром листва, и такая же яркая, крепкая, как ежиные, нет, ежовые иголки, трава. Послышался шорох, и Андрей замер, напряжённо вглядываясь. Неужели ёж?! Но нет, шорох не повторился, видно, шуршавший испугался ещё больше и замер. Свистели и щёлкали птицы, а птиц ему мама не назвала, так и не знает до сих пор. Деревья различает, а птиц – нет. Фредди им тогда соловья показывал, свистел соловьём, но здесь такого чего-то не слышно. Он шёл и думал о всякой чепухе, потому что сквозь благодушие сытости опять проступал и накатывал страх.
За рощей его встретил овраг, склоны в траве, внизу ручей, тропинка поверху вдоль оврага, а на той стороне играли дети и высилась белая громада дома. По тропинке Андрей дошёл до перехода через ручей, спустился вниз, по еле выступавшим над водой камням перешёл на другую сторону и поднялся наверх. Постоял, разглядывая играющих детей. Белоголовых и в чёрных кудряшках. Вон та девочка явно мулатка, и ещё… Дети не обращали на него внимания, а он стоял и смотрел, пока не убедился, что Алисы среди них нет. Он ведь сразу узнал бы её, не так уж она за зиму изменилась, если… нет, не надо.
На длинной скамейке под большой берёзой сидело рядком несколько старух. А с умом – невольно ухмыльнулся Андрей – сделано: настоящий НП, наблюдательный пункт, с какой стороны ни подойдёшь, а старухи тебя увидят. Вон идущая от магазина женщина в вязаной – он видел такие на рынке в Новозыбкове – кофте поверх цветастого, натянутого на выступающем животе цветастого платья остановилась и заговорила с ними. Две старухи с вязанием, вяжут носки, блестя спицами, а на работу свою не смотрят. И все… наблюдательницы – не хотелось называть их надзирателями или ещё похуже – так и постреливают по сторонам не по-старчески зоркими глазами.