— Если это конец вашего увлечения ракетными полетами, мне очень жаль. Во всяком случае, она не захочет, чтобы вы когда‑нибудь летели, — это ясно.
Гусев усмехнулся:
— Вы угадали — она против…
Когда Ольга услышала от Алексея, что полет ракеты откладывается по «техническим» причинам, и они едут в горы на обсерваторию узнать, как выглядит новый спутник Земли, она долго пристально смотрела на инженера.
— Ничего не понимаю, — холодно сказала она, наконец, — здесь у вас столько загадочных происшествий, что я уже перестала что‑либо понимать… — она пожала плечами, — но что я могу сделать? Мои опыты с космическими лучами зависят от вашей ракеты. Хорошо, я поеду на обсерваторию…
Они уехали в горы ранним утром, собираясь проскочить безлесные скалы, вдоль которых шла дорога, пока камни еще не успели накалиться солнцем. Ольга поместилась на переднем сиденье, рядом с пилотом. Алексей то и дело наклонялся к ним и непринужденно болтал. Эта разговорчивость выводила Бурова из себя. Он держался очень стойко: он с трудом выдавливал односложные «да, да» и «о, конечно», отвечая на шумные восклицания друга, вызванные дикой красотой обгоревших на солнце, морщинистых скал. Когда приходилось особенно невмоготу, Буров прибавлял газ на поворотах, и машина начинала кружить по серпантинам дороги с такой стремительностью, что пальцы сидевшей рядом женщины, сжимая борт, белели от напряжения.
Машина стала огибать скалу, и Ольга невольно привалилась к плечу водителя.
— Дмитрий Васильевич, — негромко сказала она, — вы чем‑то расстроены?
Буров помотал головой, не отрывая взгляда от выпуклого полотна дороги, убегавшего под радиатор:
— Нет… У меня все на месте.
Он на мгновенье обернулся к ней, и прядка ее волос скользнула по его щеке.
— А что? — спросил он через несколько секунд.
Дорога, обогнув темную скалу, пошла по ярко освещенному склону узкого крутого распадка. Душный аромат нагретых солнцем камней окутал машину. Там, где дорога, круто уходя влево, огибала распадок, переходя на соседний теневой его склон, мотор снова глухо загудел — пилот прибавлял газ на повороте.
— Любой водитель на вашем месте не стал бы прибавлять газ на поворотах.
— Моя система, — пробурчал Буров, — боитесь кувырнуться с откоса?
— Нет, не боюсь, вы превосходный водитель. Я думаю о другом: в воздухе вы так же ведете самолет?
— Как это «так же»?
— В зависимости от минутных настроений?
Буров резко сбавил газ:
— Что вы хотите сказать?
— Вы собираетесь управлять ракетой, а там ваш «способ» может оказаться неприменимым… мне кажется, — мягче добавила она, — человеку, летящему в ракете, надо быть пилотом особого склада… С крепкой волей и ясной головой… — Ольга помедлила и добавила: — или лучше не летать совсем.
Алексей весело крикнул сзади:
— Полчаса принимаю солнечную ванну и не могу дождаться конца вашей беседы. Митя, нельзя ли посвятить меня в тайну?
Ольга откинулась на спинку сиденья и полуобернулась назад.
— Мы беседуем об авиации больших скоростей. — спокойно, серьезно сказала она.
Буров ничего не сказал. Он как‑то съежился, вдавился в сиденье. Хорошо, он поведет машину, как детскую коляску, он ни о чем не будет спорить, чтобы не выслушивать оскорбительных нравоучений. А потом он оставит в покое их обоих и будет жить так, как ему больше по душе.
Обсерватория, куда они приехали к полудню, стояла в красивейшем горном уголке, но пилот с каким‑то тоскливым чувством поглядывал и на ели и на ледопад, нависший над долиной. К чему эта красота, когда все идет так скверно! Хуже всего было то, что нельзя заметить ничего плохого в Ольге. К нему она относилась с дружеской теплотой. И все- таки он испытывал враждебное чувство к- этой женщине: она отнимала у него друга. И хотя Алексей хотел казаться самим собой, но Буров слишком хорошо знал друга, чтобы обмануться: Алексея ничто не интересовало, кроме нее.
Когда они приехали на обсерваторию и Буров повел машину по желтой дорожке меж цветочных клумб, он понял, что все это время вел упорную внутреннюю борьбу с Ольгой и окончательно проиграл эту борьбу.
- Он остановил машину у самых ступенек террасы, как заправский шофер, и даже предупредительно распахнул дверцу перед пассажиркой.
Гусев, выскочив из машины, принялся восторгаться горными видами.
— Пошли, Митя, — крикнул он, поднимаясь вместе с Ольгой по ступенькам террасы.
— Надо проверить тормоза, — сказал пилот.
И Алексей, не дожидаясь, пошел дальше.
Буров уселся на подножку с противоположной стороны машины так, чтобы его не было видно с террасы. Закурив папиросу, он задумчиво вдавливал носком сапога в желтый песок гальку. Ну что же, он честно сделал свое дело: довел машину до этого райского уголка. А теперь надо отсюда поскорее убираться.
Глава 7. ПОСЛЕДНИЙ ШАНС
С тех пор как Ольга в последний раз видела отца, он сильно изменился. Сам отец, по-видимому, ничего не замечал; она же при встрече едва не расплакалась. Лицо старика осунулось, казалось — еще больше постарело. Пожалуй, только теперь она поняла, как далеко зашла болезнь.
Отец хорошо встретил Алексея. Он долго, горячо тряс его руку, с увлечением говорил о работе обсерватории, несколько раз начинал разговор о своем открытии и замолкал, должно быть, сдерживая себя, чтобы не замучить приезжих долгими разговорами. Видно было, что Алексей ему нравится.
Ольга слушала торопливый рассказ отца о каком‑то небесном теле, о том, что он удивит мир своими наблюдениями, и, почти не вдумываясь в смысл его слов, повторяла про себя: «Как он изменился… как изменился!…».
Она так и не поняла, о чем говорил Николай Георгиевич.
Весь день она старалась казаться бодрой и, когда в саду Алексей спросил, что с ней, она с тревогой ответила:
— Отец очень плох. Он сам ничего не замечает, а я вижу. Ему недолю осталось…
— Надо лечиться,. — упрямо сказал Алексей.
— Боюсь, что теперь уже поздно. Болезнь перешла в тяжелую, неизлечимую стадию… Я говорила с профессорами...
— Слушайте, Ольга, — тихо сказал он, — Нельзя опускать руки, надо бороться. Я уверен: в какой‑то лаборатории, в каком‑то институте есть ученые, которые разгадали причину болезни, нашли способы борьбы… Я понимаю — болезнь запущена, но все равно надо использовать малейшие возможности, Я верю в науку, верю в науку и человека. Он возьмется за лечение по–настоящему, и тогда еще посмотрим, кто победит — болезнь или человек.
— А если он не захочет отсюда уезжать? Это открытие задержит его здесь.
— Уедет.
— Вы не знаете отца...
— Я увезу его насильно, слышите?
Ольга невольно улыбнулась — такой был решительный вид у инженера.
Разговор с Алексеем принес девушке некоторое облегчение — у нее появилась надежда, что отец начнет лечение.
Николай Георгиевич уже несколько лет был занят изучением верхних слоев атмосферы и некоторых явлений, возникающих на больших высотах над Землей и даже в межпланетном пространстве. Последнее время он работал с радиолокатором новейшей конструкции, названным радиотелескопом.
Во время наблюдений за шаром–пилотом Николай Георгиевич совершенно случайно обнаружил явление, поразившее его. Направив зеркало локатора в зенит, он послал в пространство радиолуч. Тотчас на экране радиотелескопа неожиданно возникла довольно сильная вспышка. Это означало, что узкий радиолуч, отбрасываемый в пространство зеркалом локатора, уперся в какое‑то тело и, отразившись, был воспринят тем же зеркалом–антенной и воспроизведен на экране в виде вспышки. Вспышка была достаточно сильной.
Это не было изображение шара–пилота. По всей вероятности, луч радиотелескопа нащупал крупный метеор, пролетавший у границ земной атмосферы.
Большинство метеоров представляет собою крохотные пылинки звездного вещества. Они настолько малы, что радиолуч локатора не может нащупать их непосредственно. Но, вторгаюсь в пределы земной атмосферы, метеоры раскалывают молекулы газа на положительно и отрицательно заряженные частицы и оставляют за собой как бы наэлектризованный хвост. Этот след, значительных размеров, уже никак не мог ускользнуть от радиолуча. Так бывало с микроскопическими метеорами, и в этом случае на экране воспроизводилось как бы изображение столба наэлектризованных частиц атмосферы.