Они бегут на радиостанцию. Здесь среди измерительных приборов с ожившими, подрагивающими стрелками на светлых шкалах, среди сухо пощелкивающих автоматов, выбрасывающих на пол завитки разноцветных лент с записями сигналов, подаваемых ракетой, к Ольге снова возвращается напряженное беспокойство. Но вот она читает первые показания своих приборов, и беспокойство растворяется, уходит куда‑то. Сколько самых различных чувств испытала она в эти минуты. Нет, нет, сейчас уже не может быть неудачи, не должно быть…
Она медленно протягивает зеленую ленточку между пальцев и на–память расшифровывает условные знаки показаний — сочетаний длинных и коротких черточек. Вот чистый участок на ленте — никаких знаков нет. Ольга продолжает протягивать ленточку между двумя пальцами. Странно — почему ленточка лишена длинных и коротких черточек? Вот сейчас еще немного, и вновь появятся условные знаки. Но зеленая лента чиста. Странно, надо спросить, в порядке ли приемник. Может быть, сбилась настройка? Вот сейчас, сейчас еще немного — и лента покроется значками…
— Ну вот опять, — слышит девушка глухой, почти лишенный живых интонаций голос Гусева, — она не желает мне подчиняться…
Ольга смотрит туда, по направлению этого голоса. Около черной доски пульта, усеянной цветными глазками, стоит Алексей. Обе его руки лежат на кнопках. В этих руках инженера, протянутых к пульту, чувствуется какая‑то деревянная напряженность.
— Опять не желает подчиняться, — почти кричит инженер. И в голосе человека Ольга чувствует и бессильную злобу, и отчаяние, и надежду.
Вдруг инженер резко отдергивает руки от пульта управления ракетой и быстро проходит мимо к двери. Он никого и ничего не замечает. Между бровей легла тяжелая складка.
Люди выбегают за ним, Ольга бросает бесполезную ленту на пол и тоже выходит наружу. Гусев медленно идет по пыльному полю ракетодрома, в сторону пустыни. Должно быть, он не сознает, что делает.
«Вот и опять неудача, — мелькает надоедливая мысль в мозгу девушки — неудача, неудача…»
В кабинете директора института Смирнова повисло тяжелое молчание. Алексей с посеревшим, как‑то осунувшимся лицом сидел в глубоком кресле перед письменны^ столом и угрюмо разглядывал чернильницу из прозрачной пластмассы, похожую на конструкцию, вырезанную изо льда. Смирнов, подняв брови, изучающе разглядывал инженера и чуть заметно с укоризной покачивал головой. Буров, вытянувшись около двери, отчетливо чувствовал, что разговор зашел в безнадежный тупик. Целый час Алексей терпеливо убеждал Смирнова в том, что полет человека в ракете стал необходимостью, без этого двигаться вперед невозможно, немыслимо. Последняя ракета поднялась на значительную высоту и там вновь перестала подчиняться радиосигналам, как эго бывало уже не раз. Двигатель ее продолжал действовать, несмотря на радиоприказания прекратить работу. А ведь, казалось бы, в этом экземпляре было все предусмотрено, Гусев перестроил управление двигателем, на земле новое устройство работало безотказно, и все‑таки что‑то случилось. Потом вдруг двигатель перестал действовать, и ракета благополучно опустилась в пустыню. В двигателе были обнаружены неисправности, поломки, но совершенно непонятно, чем они были вызваны. Вышли из строя и некоторые приборы, в том числе и приборы Ольги. Лабораторные работы, испытания на земле исчерпали сами себя — это было сейчас так ясно. Необходимо было изучать и совершенствовать ракету в естественных условиях полета, Гусев десятый раз твердил; — надо выйти из стен лаборатории в жизнь, и тогда можно найти какой‑то путь вперед. А Смирнов упрямо говорил — «нет».
«И что он нас не выгонит, — с мучительным недоумением думал Буров, — сколько времени можно так чувствовать себя дураком и топтаться у двери. Нет же, вот, сидит за своим столом и тянет эту волынку».
— Хорошо, — вдруг сказал Алексей каким‑то неожиданно резким голосом, — я скажу вам все. Не хотел говорить, пока не проверил, а теперь скажу…
Он помедлил, глядя на Смирнова горячими глазами.
— Слушайте, — хрипло сказал он, — моя предыдущая ракета вышла за пределы земной атмосферы и превратилась в искусственного спутника Земли. Я решил выжать из нее все и показать, на что она способна. Поезжайте на обсерваторию >— сами убедитесь…
Смирнов болезненно прищурился, с любопытством разглядывая инженера.
— Ну, и что же? — наконец спросил он.
— А то, что я воочию доказал, какие громадные возможности таятся в этом аппарате. Правда, ракета разрушилась от громадных перегрузок и превратилась в бесформенный кусок металла. Но все? таки она никогда уже не упадет на землю. Мы, советские люди, впервые вмешались в небесную механику, — вот что это за ракеты. Теперь ученые получат возможность проделать массу опытов с этим спутником.
— Ну, и что же? — с упрямой монотонностью повторил Смирнов. — Надо скорее осваивать эту конструкцию, до конца, неужели далее теперь это непонятно?
— Мне — непонятно.
Алексей молча встал. Встал и Смирнов. Они постояли друг против друга. Алексей с хмурым тупым удивлением разглядывал Смирнова. Тот стоял, строго вытянувшись, и только скулы его слегка потеплели,
Алексей молча повернулся и, тяжело ступая, пошел к двери. И вдруг, у самого порога он обернулся и с какой‑то удивленной, почти растерянной усмешкой спросил:
— И чего я с вами ругаюсь? Зачем это, а?
— Не знаю, — послышался упрямый холодный голос Смирнова,
— Послушайте, да вы же по ошибке сидите на этом месте!.. Просто по ошибке. Вам надо чертить в конструкторском бюро, или по готовым таблицам считать прочность балок, или делать еще что‑то в этом роде. Там вы будете получать благодарности — по одной каждый месяц. Ей–богу, каждый месяц по одной. А здесь для вас только одни неприятности…
Глава 10. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Собрав все данные испытаний ракет, Гусев решил выехать в Москву — хотел попытаться убедить Министерство в необходимости вести дальнейшие работы по его планам. Вместе с инженером решила уехать и Ольга. Больше ей нечего было делать здесь: последний комплект регистраторов лучей, поднимавшийся в ракете, вышел из строя.
Незадолго до отъезда Алексей зашел к Ольге.
— Пройдемтесь, — сказал он, — простимся с пустыней, вечер‑то уж очень хорош.
Ольга накинула жакет, и они вышли на улицу поселка. Они шли молча, каждый погруженный в свои мысли. И как- то так получилось, что, не сговариваясь, они свернули к шоссе и вскоре поднимались на пригорок, за которым лежал ракетодром. И когда они поднялись к вершине холмика и сбоку дороги показались ангары и установленные на козлах для испытания реактивные двигатели, Ольга остановилась.
— Помните, мы проходили здесь, когда я впервые приехала к вам, — сказала она, — и опять мы попали сюда…
В чистом вечернем воздухе за ракетодромом обманчиво близко проступали фиолетовые складки гор. Глядя на горы, девушка вспомнила, как несколько недель назад здесь же ее охватило радостное чувство: впереди все будет хорошо, И вот это «впереди» настало.
И она неожиданно сказала:
—Что же мне теперь делать?
— Бороться, — просто сказал Алексей.
— Я на какой‑то мертвой точке…
— Не вы, а техника… Значит, надо ломать негодные методы работы…
Алексей смотрел на ракетодром, сузив глаза. Какое‑то суровое, упрямое выражение было в его взгляде, во всем его лице.
Не поворачиваясь к Ольге, он сказал:
— Надо лететь в ракете. Это надо и для вас…
— Но это же риск…
— Да.
Алексей все еще смотрел вдаль, сузив глаза, словно в лицо ему дул резкий холодный ветер.
— Для вас риск, — повторила девушка.
— Да.
— Нет, — сказала Ольга почти резко, — я не могу помогать вам в этом… Мне лучше уехать отсюда и никогда не возвращаться.
Алексей с явной насмешкой в голосе сказал.