Тишина нарушалась только резким стуком стальных шипов о камни и тяжелым дыханием путников. Все трое чувствовали сильную усталость, сковывающую движения.
- Что это? - сказала Женя, внезапно останавливаясь. Она задержала шаг. - Как будто чей-то крик, - прошептала девушка прислушиваясь.
Борис и Павел подняли головы.
- Тебе послышалось, - громко сказал Павел с коротким смешком.
Но, словно в ответ на его слова, из сумрака долетел и гулко прокатился над их головами раскатистый звук:
Урр-рр...
Все трое вздрогнули.
Урр-рр... - прозвучало еще громче. Сейчас же на этот звук откликнулся второй, потом третий. Воздух заколебался от дикого, сверхъестественного рева... Словно сотни автомобильных гудков, сотрясая стены ущелья, оглушительно гудели в пространстве перед ними фантастические, неслыханные голоса. Удесятеренный резонансом ущелья звук давил слух, как физическое тело, врываясь в сознание нестерпимым, тягостным ощущением.
Они стояли ошеломленные, подавленные, испуганные, безмолвные, потому что не был слышен ни один звук их голоса. Борис чувствовал, что его руки похолодели, кровь отлила от лица, а по спине медленно от затылка к пояснице ползут холодные колючие мурашки. Он не знал, долго ли продолжался кошмар - минуту, две, три, полчаса, - из головы исчезли все другие восприятия, кроме этого потрясающего рева... И внезапно звук прекратился. Пронзительно звенело в ушах. Ломило голову.
Первым опомнился Павел.
- Ну, друзья, - сказал он вполголоса, потирая уши. - Двигаться вперед не стоит. Давайте выбираться из этого корыта и устраиваться на ночлег. Какая-то растительность здесь есть- значит, костер зажечь сумеем. А огонь защитит от любого зверя...
Он нащупал в темноте над собой край обрыва, подскочил, подтянулся на руках и выпрыгнул. Через минуту на фоне темного неба слабо обрисовалась голова, и послышался голос Павла:
- Давай руку, Женя. Борис, подсади.
Они продирались сквозь колючие кустарники, которые с треском ломались под крепкими подошвами горных ботинок. В исколотых, исцарапанных руках они несли охапки сухих растений, собранных на ходу из-под ног. Павел по-прежнему шел впереди, вызывая у Бориса чувство досады своей непоколебимой самоуверенностью.
- Куда же ты нас ведешь? - вырвалось наконец у Бориса.
- Еще немного, - пробормотал Павел. - Сейчас, сейчас...
Борису показалось даже, что Павел что-то ищет, вглядываясь в темноте себе под ноги, и это еще более его возмутило.
- Ну, как ты хочешь, - сказал он резко, - но идти дальше нет никакого смысла.
Павел бросил свою ношу, которая с треском упала на камни.
- Стоп! - скомандовал он, сбрасывая рюкзак и хлопая себя по карманам в поисках спичек.
7.
- ЧТО это за растения? - спросил с досадой Борис, тщетно пытаясь зубами вытащить тонкую длинную занозу, застрявшую в коже ладони.
- А черт его знает! - мрачно ответил Павел, бросая в костер охапку наломанного сушняка.
Вспыхнувшее пламя осветило его нахмуренный лоб, перерезанный глубокой, похожей на расгянутую римскую пятерку складкой, и резко очерченные, плотно сжатые губы... Усталость всегда вызывала у него подавленное состояние духа - это Борис знал за ним с давних пор.
- Курай! - сказал Павел, отрывисто засмеявшись. - Что можно еще сказать в темноте? Горит - и ладно.
Борис знал, что курай - это местное название деревянистых растений, пригодных на топливо. Ему приходилось видеть на рынках снопы курая, и он хорошо помнил, что в их состав входили сухие травы, напоминающие стебли камыша или тросгника. Но те растения, которыми сейчас поддерживался огонь, были совсем иные. Их толстые, угловатые стебли, покрытые длинными колючками, напоминали чудовищно увеличенные стволы малины или ежевики. Они тянулись в высоту на два-три метра, но были настолько сухими, что легко ломались под ударами ног. Отсутствие листьев еще более затрудняло определение этих растений. Густые заросли, окружавшие площадку, на которой расположился отряд, внушали уверенность, что в топливе недостатка не будет.
В огне костра были разогреты мясные консервы. Есть уже никому не хотелось. Всех мучила жажда, но пить много они не решались, потому что запас воды был ограничен.
- Завтра - день здесь, послезавтра - еще один день на подъем и спуск, сказал Борис, наливая воду в стаканчик из своей фляжки. - Предлагаю, друзья, сегодня употребить не более двухсот граммов.
- А, чепуха! - пробормотал Павел. - Напьемся из озера... Что же, и там - джаман-су?
- Зачем рисковать, когда ты не уверен, что это за вода, - спокойно возразил Борис.
- Что пьет зверь, может пить и человек, - мрачно сказал Павел.
- Откуда ты знаешь, какие здесь звери?
Павел ничего не ответил и завинтил пробку своей фляжки.
- Чего же ты злишься? - сказала с легким раздражением в голосе Женя. В такой... кустарной организации этой экскурсии ты же сам виноват.
- Что это значит "кустарной"? - запальчиво спросил Павел.
- Значит, плохо снаряженной, вот что! - ответила Женя сердито. - Ведь ты же знал, что здешняя вода не годится для питья? Знал?
Павел молча смотрел на нее, раздувая ноздри.
- Ну, что скажешь еще? - спросил он. - Что ты, вообще теперь против "романтических скитаний"? Что ты во всем согласна с Петренко?
- Да ну тебя! - отмахнулась Женя. - Зачем это раздражение, этот зловещий тон? Неужели нельзя спокойно признать свою ошибку?
Она отвернулась.
- Ну, друзья, давайте устраиваться на ночь, - успокоительным тоном сказал Борис. - Утомление всегда вызывает повышенную нервозность.
Из рюкзаков были вытащены легкие спальные мешки. Предстояла холодная ночь, и огонь решили поддерживать до рассвета. Первым вызвался дежурить у костра Борис, но Павел тоже не лег и молча сидел перед огнем, докуривая папиросу.
- На меня капнуло! - сказала неожиданно Женя, открывая глаза, блеснувшие пламенем костра.
Борис поднял руку и, подержав с минуту в вытянутом положении, ощутил холодное прикосновение упавшей капли. Он запрокинул голову. Звезд не было видно. Но он сказал успокоительно.
- Ничего, это конденсируется туман.
Однако, словно в ответ на его слова, в зарослях послышался чуть слышный, монотонный шорох: очевидно, начинался дождь.
Женя пошевелилась в своем мешке, закрываясь с головой.
- Покойной ночи! - глухо прозвучал ее грудной голос.
Борис и Павел продолжали молча сидеть перед костром, устремив глаза на огонь. Впечатление от загадочных оглушительных звуков, которыми встретило их горное озеро, крепко засело в сознании, обостряя чувство, настораживая зрение и слух. Несмотря на утомление, спать не хотелось. Томила неясность, загадочность всей обстановки, раздражала темнота, точно сгущаемая мерцанием пламени.
Борис сидел, ни о чем определенном не думая, механически воспринимая сигналы обострившихся чувств. В ушах продолжало тонко звенеть. Звон переходил в неясный ноющий звук, напоминающий высокую ноту флейты. Звук то прекращался, сменяясь звоном, то вновь возникал, начиная понемногу нагонять дремоту.
- Ты слышишь?
Борис вздрогнул от неожиданного тревожного вопроса Павла. Он поднял голову.
- Что?
- Как будто свист...
- Это в ушах звенит, - недовольно ответил Борис.
- Нет, я сам сначала так думал. А заткнешь уши - звук исчезает.
Борис тряхнул головой, прислушался. Да, в темноте ясно звучал тонкий свист, то усиливаясь, то ослабевая. Вот он превратился в резкое шуршанье... Борис вскочил. Над его головой заметалась черная тень. Свист, сопровождаемый резкими шуршащими звуками, исходит от нее.
- Летучая мышь! - вскрикнул Павел.
Тень взвилась над пламенем, мелькнули огромные полуметровые крылья, - и сноп искр взметнулся над костром. Борис раскидал горящие ветки и выбросил, обжигая руки, тлеющий, трепещущий остов какого-то странного существа.
- Потрясающе! - сказал он взволнованным шопотом.
Павел с любопытством перегнулся через плечо Бориса, рассматривая неожиданную находку.
- Что это такое? - спросил он с недоумением.
Сердце Бориса билось так, как когда-то, в ранней юности, на охоте над первой подстреленной птицей. Это было больше, чем удивление новым, невиданным раньше. Это было волнующее чувство открытия, регистрации факта, до сих пор неизвестного науке. Перед ним лежало вытянутое, заостряющееся на концах тело толщиной в руку. По сторонам от тела отходили крылья. Но на них не было перьев, не было шерсти. Это была не птица и не летучая мышь. Широкие плоские пластинки крыльев, опушенные обуглившимися волосками, принадлежали гигантскому насекомому.