Перед дорогой забили двух лошадей и приготовили вяленое мясо — нарезали его тонкими длинными ломтями и высушили. Затем поделили провизию. На долю отряда Берка пришлось 136 кг муки, 23 кг овсяной крупы, 45 кг вяленой конины, 45 кг бекона и солонины, около 20 кг галет, 23 кг риса, 23 кг сахара, 5,5 кг чая, 2 кг соли и несколько банок консервированных овощей и растительного масла; сочли, что этих запасов должно хватить четверым на двенадцать недель. С собой они взяли ружья и патроны, рассчитывая добывать по дороге какую-нибудь дичь. В перечне не значится ни капли спиртного, также решено было не брать палаток.
Вечером накануне ухода Берк вручил Браге несколько запечатанных пакетов, наказав сжечь их в случае его смерти или исчезновения. Судя по некоторым данным, в письмах упоминалась Джулия Мэтьюз; в свое время Берк составил завещание на ее имя, а теперь якобы передумал, однако это лишь домыслы и в точности никому ничего не известно. Кстати сказать, кроме Жалованья, оставить ему практически было нечего; он Даже не уплатил Мельбурнскому клубу долга в размере 85 шиллингов и 30 центов.
Уиллс тоже оставил личные дневники и письма; кроме того, он вручил Браге барометр-анероид и четыре термометра, чтобы тот мог вести на Куперс-Крике метеорологические наблюдения.
16 декабря, в воскресенье, с восходом солнца навьючили верблюдов, и в 6.40 Берк собрал тех, кому предстояло остаться. Прощание получилось волнующим, все хотели отправиться с Берком, Пэттон не смог сдержать слез. «Пэттон, — обратился к нему Берк, — не надо расстраиваться. Я скоро вернусь. Если через несколько месяцев нас не будет, вы отправитесь назад к Дарлингу».
С тем они и ушли. Браге проводил их до первого привала, пройдя с ними 22 мили, а затем вернулся в лагерь. На прощание он сказал Кингу: «До свиданья, Кинг, вряд ли доведется увидеться раньше чем через четыре месяца».
Путешественники остались одни. Произошло именно то, против чего так настойчиво предостерегал Грегори, — они выступили в поход в разгар лета, не обеспечив связь с тыловой группой; карт лежавших впереди территорий не существовало. Случись кому-то из участников заболеть, помощь оказать будет некому. Кроме Уиллса, ни один не умел вести научных наблюдений, квалифицированно описать рельеф, флору и фауну, жизнь аборигенов. Короче говоря, этот поход можно считать испытанием выдержки, состязанием, гонкой, чем угодно, но только не экспедицией.
Настроение было приподнятое, дорога от Дарлинга закалила их и привила навыки выживания в пустыне, верблюды и лошадь откормились на Куперс-Крике, а сам Берк не сомневался в успехе.
Глава 6
К ЗАЛИВУ
Теперь, когда за спиной остались долгие мили пути, они лучше узнали друг друга. Конечно, социальные различия не стирались: Берк и Уиллс, будучи офицерами и джентльменами, отдавали приказания, а рядовые Грей и Кинг их выполняли. Однако то, что связывало этих четверых людей, было куда важнее — они одинаково рисковали жизнью, впереди их ждали одинаковые трудности и вела их одна надежда. Сейчас эта общность затмевала различия в статусе, происхождении и возрасте. Болезнь или травма одного ставила под удар всех, а каждая самая маленькая победа — удачно завершенный дневной этап, поимка отбившегося верблюда, обнаруженный колодец — становилась общей. Более того, постепенно они узнали привычки друг друга, научились читаться со слабостями и странностями ближнего; одним словом, произошли перемены, какие неизбежно возникают в группе людей, отрезанных от всего мира и оказавшихся в полной зависимости друг от друга. Кто-то лучше стрелял, кто-то лучше готовил, третий был сильнее физически — гордыня, ревность и зависть ушли на задний план, теперь они стали единым целым, и мелкие обиды сделались непозволительной роскошью.
Атмосфера внутри группы зиждилась на приязни и уважении. Берка безоговорочно признавали лидером, и даже если в отдельных случаях возникали сомнения в его правоте, их не высказывали вслух, считая, что авторитет руководителя важнее. Уиллс исполнял роль «штурмана» и отвечал за научно-техническую часть. Никто не посмел бы усомниться в его расчетах; действительно, Уиллс был настолько прилежен и аккуратен, что ни разу за весь путь они не заблудились. Двадцатидвухлетний Кинг — самый юный участник экспедиции — полностью оправился от болезни, поразившей его в Индии, набрался сил и энергии; не по годам серьезный, он готов был в любую минуту прийти на помощь товарищу; отличала его и беспредельная преданность Берку.
Бывшему моряку Грею перевалило за сорок. Природа наделила его легким характером и какой-то особой покладистостью, с первого дня все его звали Чарли. О таких обычно говорят: «хороший парень». Много лет спустя Томас Дик, содержатель бара в Суон-Хилле, где когда-то работал Грей, рассказал мельбурнскому журналисту: «Перед тем как присоединиться к экспедиции, Грей служил у меня пятнадцать месяцев. Был то грузчиком, то поваром, то конюхом, одно время даже служил перевозчиком на Муррее. Когда кто-нибудь из работников запивал, я смело увольнял его: Грей мог запросто заменить любого. На него можно было положиться во всем.
— Значит, он был трезвенник?
— Да. Ну, конечно, раз в месяц он надирался — в день зарплаты. Но пьяницей его никак не назовешь.
— Правда ли, что это был отважный человек?
— Храбрости хоть отбавляй, лучшего бушмена не найти».
Итак, оказавшись вместе в нелегких условиях, эти люди составили сплоченную группу, где каждый был на своем месте. Перед ними лежал немалый путь: 1500 миль до залива и обратно до Куперс-Крика. Основную часть маршрута предстояло пройти пешком поскольку лошадь и верблюдов до предела загрузили водой и провизией. Как правило, Берк и Уиллс шли впереди, держа направление по стрелке компаса, за ними шагал Грей, ведя в поводу коня Билли, а замыкал колонну Кинг с шестью верблюдами.
Идти было нелегко. Те, кому довелось побывать в центре Австралийского континента, согласятся, что камни там особенно остры, глина тверда, как бетон, а болота полны липкой грязи. С первых же шагов обливаешься потом, который не успеваешь утирать — одна рука должна быть все время свободной, чтобы отмахиваться от омерзительно назойливых мух. Хорошо известно, как чутко воспринимаются запахи и звуки при ходьбе, но механическая монотонность изнурительного марша Берна и его спутников просто не укладывается в сознании человека XX века: час за часом, миля за милей одна и та же бескрайняя равнина, где глаз каждый раз упирается в пустоту, и так — изо дня в день. В подобных условиях мир сужается, человек, как завороженный, смотрит на носки собственных сапог, мелькающие, словно стрелка маятника, однообразный ритм притупляет все чувства, даже усталость, — и земля уже не земля, а просто расстояние, которое надо одолеть. Сознание целиком поглощено движением; любой раздражитель отвергается всем существом, а любое мозговое усилие дается величайшим трудом.
Упорство, с которым эти люди шли к цели, их способность справляться с тысячами больших и малых препятствий поистине вызывают восхищение. Маршрут не был начерчен на карте, приходилось то и дело менять направление, огибая болота и скальные гряды, следить за полетом птиц, которые могли привести к воде; наконец, надо было уметь точно рассчитывать силы и вовремя останавливаться. В центре континента случаются ужасные песчаные бури. Тончайшая красная пыль твердым панцирем покрывает одежду и проникает даже в кожу, но это еще не самое страшное — она лишает видимости, серый свет с трудом пробивается сквозь свинцовые клубы. Не остается ни листка, ни цветка, ни травинки — вихрь с корнем вырывает всю растительность. Мимо проносятся в полумраке, разбрасывая семена, перекати-поле — единственный прок от всего этого буйства. Подобные бури свирепствуют иногда по нескольку дней подряд; ураган несет тучи пыли с севера на юг, пока не меняет направления и не гонит их обратно. В такие дни птицы и звери прижимаются к земле, стараясь зарыться поглубже. Четверке путешественников не оставалось ничего иного, кроме как пережидать.