24 декабря они устроили день отдыха в волшебном оазисе, а ко «дню подарков»[14] пустыня Симпсон осталась позади; однако вместо того, чтобы следовать на северо-запад по стопам Стерта, Берк решил двигаться вверх по течению Дайамантины до места, где сейчас находится поселение Бердсвилл. Это очень засушливый край, и трудно представить, кто мог услышать там пение птиц, чтобы дать деревушке такое название — «Птичий город». Правда, в тот год Дайамантина была полноводной: сезон дождей выдался обильный, так что когда путешественники расстались с рекой, — она сворачивала а восток, — по пути им попадались другие крики и ручейки. Берк и его спутники пересекли тропик Козерога, есть уже продвинулись на север дальше, чем кто-либо по них; Стерту, в частности, это не удалось.
В первые дни января они шли прямо по курсу вдоль Эйр-Крика. Стояла немыслимая жара, зато людей и животных не мучили комары и муравьи; иногда даже случались короткие передышки от мух. На раскаленное небо нельзя было поднять глаз. Создавалось впечатление, что жизнь замерла, остановилась, пережидая жару. Аборигены исчезли. В полдень горизонт терял очертания, а в каждом глинистом влее дрожали блики несуществующего озера. Впрочем, им ни разу не пришлось нести на себе воду больше трех дней кряду; по ночам на пустыню опускалась блаженная прохлада. 7 января поднялся ураганный ветер, но, к счастью, быстро утих, а на следующий день можно было заметить робкие признаки того, что пустыня заканчивается. Они подстрелили дикого индюка, неуклюже пытавшегося взлететь, и полакомились его нежнейшем мясом. Снова появились деревья, а с ними — комары; караульные вынуждены были всю ночь жечь костры, отгоняя насекомых.
Мало-помалу радость открытий — восторг от зрелища невиданного доселе — проникает в сухую, подчас даже суровую прозу Уиллса: «По мере продвижения, с каждым шагом ландшафт оживал. Стаи голубей поднимались на крыло и улетали на восток, на склонах холмов зеленели растения, наполнявшие воздух ароматом свежести. Лошадь тянет изо всех сил уздечку, торопясь добраться до травы».
Он продолжает (9 января): «Прошли шесть миль по холмистой равнине, покрытой буйной растительностью; при нашем приближении над маленькими криками взлетают утки, весело носятся голуби».
И дальше (11 января): «Выступили в пять утра. Дорога шла по живописной местности, поражавшей обилием воды. Настолько увлеклись ее красотой, что совершенно забыли об ожидавшемся затмении солнца; напомнили об этом необычная прохлада и какое-то особенно хмурое небо; забывчивость обернулась благом — в полдень температура поднялась лишь до 28 °C, сильно облегчив переход. Все радовало глаз, особенно обилие зелени и воды».
Впереди вырисовывалась массивная гряда — огромное событие для людей, почти месяц шагавших по равнине; приближаясь к ней, они пересекли несколько речушек с «кристально чистой водой». После долгого перерыва путешественники встретили аборигенов. Однажды Кинг, спускаясь по склону на верблюде, до смерти напугал женщину — схватив ребенка, она бросилась со всех ног наутек. Крутые склоны, поднимавшиеся на 300 метров, были усыпаны кусками железной руды. 19 января они все еще одолевали хребет Селуин, который, по словам Берка, «вконец обессилил верблюдов». На следующий день наконец горы остались позади, и четверо путешественников попали в тропическую часть континента. К тому времени они прошли около 500 миль.
Местные тропики не совсем обычны. Помимо общих примет — влажной жары, ураганных ливней, экзотических цветов и мириадов насекомых — им присущи чисто австралийские черты: среди деревьев доминируют эвкалипты, а вся растительность окрашена в полутона. Ничего похожего на зеленое буйство джунглей Индонезийских островов, находящихся всего в нескольких сотнях миль к северу. От самой земли веет глубокой древностью, усталостью, отчуждением. Безусловно, вы увидите и мангровые болота, и редкие пальмы, и сплетение цветущих кустарников, но это — на берегу залива Карпентария. Наиболее же типичной картиной будут пространства, покрытые сухой колючей травой, скрэб вместо джунглей и десятки тысяч монументальных термитников, которые придают всему краю вид огромного кладбища. Отметим, что эвкалипты тропиков отличаются от тех, что растут в центре или на юге: у них темней копа и гуще крона. Если потереть в руке плотный мясистый лист и выдавить капельку масла, его запах будет иной, чем у южных эвкалиптов. Вдоль рек растут деревья с тончайшей светло-желтой корой, которая шелушится и отслаивается как бумага. Ночь здесь в отличие от пустыни не приносит прохлады, круглые сутки земля и воздух пышут жаром. Легкий бриз, тянущий днем залива, к вечеру утихает, и стволы эвкалиптов, приведениями белеющие во тьме, сохраняют тепло долго еще после захода солнца.
Берк ожидал встретить у побережья буйволов, лесных свиней и других тропических животных, но им по-прежнему попадались лишь эму, кенгуру и дикие собаки, которых они видели и тысячу миль южнее. Местность была почти идеально ровной, и несколько раз они наблюдали издали австралийских журавлей — огромных похожих на цапель птиц, одних из красивейших представителей фауны континента. Когда разом взлетела стая из 40–50 птиц, казалось, что в воздухе на фоне бледно-голубого неба раскрывается расписная японская ширма. По торфяным болотам вышагивают на длинных оранжевых ногах аисты ябиру, взмахивая черно-белыми крыльями и окидывая окрестности надменным взором; тысячи какаду, примостившихся на мертвых деревьях, создавали впечатление, будто высохшие ветки вдруг покрылись розовым цветом.
Начинался сезон дождей, лень за днем теплые струи обрушивались на землю. Верблюды с трудом переносили обилие влаги; они увязали в трясине, жалобно стенали и отказывались двигаться дальше. Конь Билли совсем ослаб. Около 170 миль все еще отделяли участников похода от моря. Они следовали вдоль течения реки Клонкарри к месту слияния ее с Флиндерсом (а не Альбертом, как считал Уиллс: это была одна из немногих допущенных им ошибок). Теперь они шли по местности, которую в свое время пересекли Грегори и Лейхардт, но путь от этого не становился легче; все было неведомо и враждебно, как и прежде. Чтобы как-то избежать выматывающей дневной жары, они стали совершать переходы по ночам при свете луны. Наконец группа добралась до реки Флиндерс и медленно двинулась вдоль одного из ее притоков — Байно, который вел прямо к морю. Трясина становилась непроходимой.
«Выступив в 7.30 утра, — пишет Уиллс 30 января, — после нескольких неудачных попыток вызволить увязшего в трясине Гола [одного из верблюдов], было решено начать укладывать гати, чтобы он смог перебраться на другой берег койка. Однако выяснилось, что провести его через глубокие ямы нет никакой возможности; Кинг отделился от отряда, чтобы попытаться пересечь крик в двух-трех милях дальше, и мы всерьез обеспокоились, завидев группу туземцев, прятавшихся за эвкалиптами».
Когда до моря оставалось около 30 миль, Берк решил снова разделить группу. Оставшиеся верблюды вязли на каждом шагу и тащить их дальше стало невозможно. На берегу Байно разбили лагерь 119. где остались Кинг и Грей, а Берк и Уиллс, взяв с собой коня Билли, отправились дальше. Утром в воскресенье 10 февраля они покинули лагерь с трехдневным запасом провизии. На Билли помимо седла был навьючен только десятикилограммовый мешок с провиантом, но этого оказалось слишком много — уже в 300 метрах от лагеря конь увяз в липкой грязи «настолько прочно, — пишет Уиллс, — что не мог шевельнуться; вызволить его никак не удавалось, поэтому пришлось подрыть землю со стороны реки и столкнуть его в воду».
Еще через пять миль Билли опять увяз и снова им пришлось его вызволять из мягкой глины, куда ноги уходили по щиколотку, а иногда и по колено. Неожиданно они наткнулись на плотно утоптанную тропу, которая привела их в лес, где виднелись следы недавнего пребывания аборигенов: они выкапывали ямс вокруг костров. Ямса, пишет Уиллс, было «так много, что туземцы побросали добрую часть, отобрав самые лучшие: корни, но мы были не столь привередливы и доели остатки, найдя их очень вкусными».
Пройдя еще с полмили, они увидели лежащего у костра аборигена; возле него сидела лубра (жена) с ребенком. «Мы остановились, — пишет Уиллс, — на приличном расстоянии, чтобы не напугать их. Как раз в этот момент мужчина поднялся, и его взгляд упал на нас. Смешно было видеть, как он опешил, видимо решив, что это дурной сон». Неподалеку стояла ладно сложенная хижина, «достаточно просторная, чтобы вместить дюжину туземцев». Жилище стояло в живописном месте на краю леса; дальше начиналась заболоченная низина, где кормились сотни диких гусей, ржанок и пеликанов. Путники пересекли болото и вышли к протоке. «Здесь, — продолжает Уиллс, — мы увидели трех туземцев, которые, как это уже бывало не раз, без всякой просьбы с нашей стороны молча повели нас по течению. Это сильно помогло, потому что почва по большей части была очень рыхлой и топкой. Когда они нас оставили, мы пошли медленней и, одолев еще около трех миль, решили заночевать». Вода в протоке оказалась соленой — значит, ее пригнал морской прилив. Они были у цели!
14
Второй день рождества, когда слуги, посыльные и т. п. получали в Англии подарки от хозяев. —