Оставленную в тайнике записку он закончил странной фразой: «Все наши шесть верблюдов и двенадцать лошадей в хорошем виде, пригодном для работы». Именно эти слова убедили Берка в том, что у них нет шансов догнать тыловой отряд. На самом деле двое из шести упомянутых верблюдов болели паршой и до того обессилели, что две недели спустя сдохли. Впоследствии Браге так и не смог дать вразумительное объяснение своим словам; по всей видимости, в то время ему хотелось из чистой бравады представить все в наилучшем свете. Утром 21 апреля тюки навьючили на животных, Пэттона привязали к самому покладистому верблюду и в 10.30 — за 9 часов до прибытия Берка — маленький караван покинул лагерь.
Они двинулись вверх по течению, намереваясь несколько дней держаться берега крика, а затем пересечь пустыню в направлении Буллу. В первый день все шло гладко, они не торопились, и в пять часов пополудни Браге устроил привал. В тот вечер их отделяли от лагеря на Куперс-Крике всего четырнадцать миль, и, пустись Берк следом, он мог бы догнать тыловую четверку. На следующий день уже было поздно: Браге ускорил шаг и ушел слишком далеко — к 23 апреля они удалились на 50 миль от продовольственного склада и вступили в пролегающую между Куперс-Криком и Буллу пустыню. Привязанный к верблюду Пэттон стонал и не мог найти себе места, но караван не останавливался. Четыре дня они шли через голые каменистые холмы, ориентируясь по оставленному Уиллсом компасу, и 27 апреля добрались до источника в Буллу. Ровно 100 часов отряд провел без воды и теперь лошади с жадностью кинулись к колодцу.
По дороге на Буллу Браге заметил на земле лошадей и верблюдов десяти-двенадцатидневной давности, тянувшейся в направлении Куперс-Крика. На следующий день, пока отряд отдыхал, пустив лошадей выпас, он до зари отправился на разведку, надеясь разгадать тайну следов. Позднее Браге запишет в дневнике: «Когда чуть забрезжило, я заметил метрах в трехстах впереди дым костра и силуэты лошадей. Было еще довольно темно, я решил, что набрел на становище туземцев и направился к ним, надеясь разузнать что-либо об оставшейся в Дарлинге колонне. Пройдя немного, к своему удивлению, я увидел направляющегося ко мне европейца. Это оказался г-н Ходжкинсон. Он привел меня в лагерь г-на Райта. Таким образом, наша группа вместе с лошадьми, верблюдами и прочим имуществом поступила в подчинение Райта».
Встреча после шестимесячной разлуки, естественно, получилась радостной. Затем Райт рассказал историю своих мытарств. Простившись с Берном в Торовото 29 октября прошлого года, он за шесть дней добрался до Менинди. Тамошний лагерь пребывал в полном хаосе, о выступлении на Куперс-Крик не могло быть и речи. Половина припасов все еще лежала по домам у поселенцев, никто и не думал переносить их в новый лагерь на Памамару-Крике. За животными никто не смотрел, часть людей слегла, отчаянно докучали мухи. Из Мельбурна меж тем приходили мрачные вести: банки отказывались оплачивать чеки экспедиции. По пути к Менинди Берк выписал с дюжину чеков, и теперь по Муррею и Дарлингу поползли слухи, что все они выписаны без обеспечения. Банки не желали принимать чеки даже на крохотные суммы в несколько фунтов; неужели экспедиция потерпела банкротство? Позднее дело уладилось, но в момент возвращения Райта в Менинди жалованье всех участников казалось под угрозой, а сама экспедиция — покинутой и забытой ее инициаторами.
Между Менинди и Мельбурном существовала довольно надежная связь — письма прибывали дважды в месяц через Суон-Хилл, но Комитет молчал. Людвиг Беккер отправил Макадаму несколько бандеролей с записями, рисунками и образцами, однако не получил ни одного уведомления об их вручении.
Райт пребывал в полной растерянности. Как можно вести к Куперс-Крику колонну, состоящую из больных животных и людей, которые даже не знали, являются ли они работниками экспедиции? Сам Райт тоже очутился в двусмысленном положении: Берк назначил его руководителем тылового отряда, но Комитет должен был это решение утвердить. Откуда ему знать, одобрена его кандидатура или нет? Комитет вполне мог отвергнуть ее, рассуждал Райт, точно так же, как он отказался платить жалованье экспедиционным помощникам. Поэтому он счел наиболее разумным отправить в Мельбурн письмо Берка — то самое, в котором глава похода просил утвердить назначение Райта командиром арьергарда — и ждать ответа.
Была и другая причина задержки. Как раз в день возвращения в Менинди туда прискакал из Суон-Хилла конный полицейский по имени Лайонс; он сообщил, что имеет важную депешу касательно деталей продвижения Стюарта и, согласно инструкции Комитета, должен лично вручить ее Берку. Лайонсу объяснили, что одному добираться до Куперс-Крика небезопасно, но он настаивал на своем; Райт счел своим долгом предоставить ему четырех лошадей, помощника по имени Макферсон и черного следопыта Дика в качестве проводника. 10 ноября они отбыли, тем самым еще больше ослабив арьергард.
В течение почти шести недель о Лайонсе и Макферсоне не было ни слуху ни духу; лишь 19 декабря следопыт вернулся в Менинди с известием: оба его попутчика застряли в районе Торовото, лошади не в силах двигаться, провиант на исходе, так что перспектива голодной смерти вполне реальна. Нагнать Берка им не удалось.
Подавший в отставку доктор Беклер, дожидавшийся в Менинди замены, по собственному почину вызвался отправиться в Торовото для спасения людей. Дик привел его на место. Гонец Комитета и подсобный рабочий едва ползали от истощения, у них оставалась всего одна горсть муки. Доктор привел обоих обратно в Менинди. Этот отважный поступок делает ему честь и опровергает утверждение Берна о трусости Беклера. Тем не менее это событие привело к дополнительной задержке: доктор, Лайонс и Макферсон вернулись лишь 5 января, а уйти без них, естественно, было невозможно.
За все это время из Комитета не поступило ни единого слова, и в конце года Райт решил направить второе письмо в Мельбурн. Отвезти его предстояло Ходжкинсону, молодому человеку, назначенному на пост старшего рабочего базового лагеря. «У меня есть все основания полагать, — писал (вернее, диктовал Ходжкинсону) Райт, — что г-н Берк, отправляясь из лагеря на Куперс-Крике, рассчитывал найти там по возвращении необходимый запас провианта. Поскольку его ожидания не оправдаются, имеются веские причины для опасений как за его судьбу, так и за судьбу членов его группы». Странное послание от человека, который, хотя и столкнулся со сложностями, два месяца просидел на месте, точно зная, что от него ждал Берк…
Атмосфера в такого рода местах почти всегда далека от радужной, но здесь она сделалась просто мрачной — за долгие месяцы лагерь в Менинди впал в состояние летаргии и прострации. Райт даже не удосужился перебраться на новую стоянку у Памамару-Крика. Он предпочитал оставаться с женой и детьми в Кинчеге, в четырнадцати милях от лагеря, где жить было куда удобней, и захаживал проведать подчиненных раз в неделю, не чаще.
Судя по всему, немало людей в лагере настойчиво уговаривали Райта отправиться на Куперс-Крик до наступления «пика» летней жары, когда солнце выпарит всю воду в колодцах. Но Райт продолжал бездействовать, ожидая вестей с Куперс-Крика или из Мельбурна. Нет, он никуда не двинется, пока не получит подтверждения Комитета, пока не докупит лошадей, пока Берк не пришлет обратно верблюдов, пока… пока…
Можно лишь удивляться происходившему. Берк, несомненно, совершил ошибку, взяв Райта в экспедицию и уж тем более назначив его руководителем тылового отряда: медлительный, ограниченный, корыстный человек, из тех, кто пуще всего печется о жалованье, Райт никак не годился для подобного дела. Ну а что же остальные? Достаточно ли настойчиво они торопили Райта? В какой мере над ними довлели тревоги по поводу неоплаченных чеков и опасностей пути? Вполне возможно, что, охотно переложив ответственность на Райта, они тоже предпочли бездействие, поддавшись общей инертности знойного лагеря на Дарлинге.
В отсутствие руководителей люди бесцельно слонялись целыми днями, купались в Памамару-Крике, разнимали дерущихся животных, удили рыбу, ели надоевшую до омерзения еду и тайком наезжали в пивную Томаса Пейна в Менинди (у Пейна был солидный запас спиртного — он купил последние сто литров «верблюжьего» рома за 16 фунтов). Однажды полчища термитов, проникнув в лагерь, уничтожили запас вяленого мяса; налетевшие следом хохлатые голуби склевали всех термитов. В другой раз из Мельбурна прибыло судно, доставившее двенадцать вьючных седел для экспедиции, но ми письма, ни устных указаний. Жара становилась все неистовее, и, чтобы хоть как-то охладить питьевую воду, холщовые ведра подвешивали на деревья. Людвиг Беккер делал наброски и собирал образцы для коллекции; доктор Беклер вел дневник ботанических наблюдений; Райт время от времени наведывался в лагерь проверить, все ли в порядке. Так в мелких делах и заботах текли дни, и становилось все жарче.