— Понятно, — протянула принцесса. — И когда же он спас тебя? — воспользовавшись его разговорчивостью, она немедленно задала новый вопрос. — Восемь лет… Снова эта цифра. Год, когда ты сбежал от сатанидов?
Что ж, считать Эрилин умела.
— Хорошо, — согласился Гэбриэл, — я расскажу…
{…Вместе с сознанием в тело пришла боль, всепоглощающая, затмевающая собой все другие чувства. Он попытался отключить физическую боль, но ничего не вышло, сил было слишком мало.
Лежал с закрытыми глазами и слышал голоса, но не мог разобрать ни слов, ни кому они принадлежат. В голове стоял туман, не позволяющий мыслить ясно. Понятной была только боль во всем теле, все остальное — где-то за гранью сознания. Не мог даже вспомнить, кто он и как попал сюда, и почему так мучительно больно дышать. Попытался вслушаться в звучащие рядом голоса, но это оказалось выше его сил, и сознание ускользнуло во тьму.
Когда Гэбриэл пришел в себя в следующий раз, то мог, по крайней мере, осознавать, кто он такой, это принесло облегчение.
Открыть глаза не было сил. Кто-то по-прежнему разговаривал совсем рядом. Значит, он потерял сознание всего на несколько минут.
Гэбриэл прислушался, пытаясь разогнать туман и разобрать слова.
— Ты уже стар, а ума так и не набрался, — сетовал женский голос, — чего ты вцепился в этого мальчишку? Уже неделю носишься с ним, как дурень. А он все равно не жилец, я тебе сразу сказала.
Кто-то невидимый тяжело вздохнул.
— Лара, мы это обсуждали, — произнес хриплый мужской голос. — Людям нужно помогать. Я не мог оставить его там.
— Не мог он, — женщина выругалась. — А кто он, ты подумал? Как оказался в море? Может быть, он беглый преступник? А если его ищут? Ты готов подставить свою семью под удар ради какого-то незнакомого мальчишки, который все равно не жилец?
— Если он до сих пор не умер, значит, поправится, — возразил мужчина.
— Батюшки! — женщина повысила голос. — Да ты послушай себя! У него половина костей переломана, страшная потеря крови, после такого не поднимаются. А если выживет и останется калекой, ты его будешь выхаживать всю жизнь? Своим детям нечего есть, а ты печешься не понять о ком.
— Только Бог имеет право лишать жизни, — мрачно сказал мужчина, своей интонацией давая понять, что разговор окончен.
Женщина еще что-то пробурчала, потом послышались шаги, хлопнула дверь.
Наступила тишина, потом легкая почти бесшумная поступь. Похоже, оставшийся ходил кругами по помещению.
Нужно было открыть глаза. Это далось нелегко, но Гэбриэл больше не мог оставаться в неведении.
Пришлось долго моргать, прежде чем взгляд удалось сфокусировать. В комнате было полутемно, деревянные стены и полоток, в углу масляная лампа, дающая тусклый свет. На одной стене в ряд висели пучки высушенных трав, на другой располагалось окно, закрытое ставнями. Больше Гэбриэл из своего положения ничего увидеть не смог.
Нужно было повернуть голову, чтобы увидеть больше. Задача практически непосильная. Ему даже показалось, что хруст позвонков разнесся на всю комнату. Шею обожгло болью.
По комнате вышагивал пожилой мужчина, высокий, чуточку сгорбленный, седые волосы, простая крестьянская одежда. Судя по внешнему виду жилища и его хозяина, его спаситель жил небогато и, действительно, не мог позволить себе нового иждивенца.
Мужчина обернулся, их глаза встретились. Гэбриэл ожидал чего угодно, но только не того, что сделал его спаситель. Он пробормотал слова молитвы, а потом радостно выдохнул:
— Живой! Я же говорил, живой!
Захотелось улыбнуться, но мышцы лица не слушались. Как странно и непривычно, когда совершенно незнакомого человека волнует твоя жизнь. Гэбриэл так давно уже не видел искренней радости, это поражало, переворачивало все привычные ценности с ног на голову.
— Как ты, малыш? — спаситель подошел ближе.