Казалось, золотая осень была еще вчера, и вот уже самая настоящая зима. Быстро. Смена времен года неотвратима и не поправима, как смерть…
«Какая нелепая мысль!»
Этой осенью ее отец был еще жив, его здоровье улучшалось, он шел на поправку, и ничего не предвещало беды. Эрилин занималась тем, что все время протестовала, борясь за свою независимость, фехтовала со стражей и веселилась, отпугивая женихов… Как же тогда все было легко и просто. Она даже считала себя мастером фехтования. Забавно, какой на самом деле беспомощной и неопытной оказалась.
Эрилин посмотрела на свои руки, все пальцы были в уже подживающих ссадинах и мозолях. Гэбриэл говорил, что она делала успехи в стрельбе из лука, но принцесса чувствовала, что стреляет так же, как и фехтует: в настоящем бою ее убьют в первые пять минут…
Эрилин не додумала мысль. В дверь постучали.
Она спрыгнула с подоконника и, не спросив, кто там, распахнула дверь.
Почему-то Эрилин даже не удивилась, увидев на пороге Гэбриэла. Она ждала, что он придет, все эти дни.
Злобы и воинственности в ней давно уже не было, только усталость.
— Если ты пришел, чтобы прочистить мне мозги, то уходи, — попросила она, пытаясь не встречаться с ним глазами.
Но Гэбриэл не ушел.
— Могу я войти?
Это что-то новенькое. С каких пор он спрашивает разрешения?
Эрилин отошла от двери, все еще смотря в пол.
— Проходи.
Гэбриэл вошел и прикрыл за собой дверь. Он молчал, и она тоже, просто стояла посреди комнаты, вытянув руки по швам, и смотрела под ноги.
— Эр, я был не прав, — сказал Гэбриэл. — Я не должен был взваливать на тебя такое.
Не «извини, я ни в чем не подозреваю твоего брата», мрачно отметила она.
— Я пустился в хладнокровные расчеты в духе Братства, — продолжал он, — не думая о твоих чувствах.
— Ты все еще подозреваешь моего брата, — прошептала Эрилин, почему-то голос звучал еле слышно.
— Но я забыл, что ты не можешь его ни в чем подозревать. И не должна.
К горлу подступил ком, казалось, что она сейчас заплачет, но глаза по-прежнему оставались сухими.
— Он мой брат, — шептала принцесса. — Семья — это святое, я умру за него, а ты говоришь мне такие вещи… Я буду верить в него до последнего… Не знаю, до чего последнего: до последнего дня своей жизни, до последнего вздоха. Потому что, если не верить родному брату, то зачем жить?
Она все еще смотрела в пол. Гэбриэл подошел ближе и приподнял ее лицо за подбородок. Их глаза встретились.
— Мне правда очень жаль, что я все это тебе сказал.
Гэбриэл был искренен, она не сомневалась. Но как быть с тем, что он был искренен и уверен в своих словах, когда обвинял Эмира невесть в чем?
Мысли и чувства совершенно смешались. Эрилин всхлипнула и уткнулась головой ему в грудь.
— Ты мне очень дорог. Ты и Эмир — два самых дорогих для меня человека. Если я для тебя что-то значу, постарайся мне поверить, что на этот раз права я. Доверься мне, пожалуйста.
Он обнял ее.
— Я постараюсь.
ГЛАВА 27
План Эмира был прост до безобразия, но, Гэбриэл не мог не признать, вполне мог сработать.
Сначала принц планировал пробраться в город тайно, посмотреть обстановку, разыскать верных людей. Но потом, по мере приближения к Иканору, его мнение плавно изменилось. Он стал все больше рассуждать на тему, что наследнику престола не престало прятаться и проникать в собственное королевство, подобно вору. И Эмир решил просто-напросто появиться на границе, как ни в чем не бывало, и заявить о своем намерении встать во главе государства вместо отца.
Сначала Гэбриэл отнесся к подобному плану весьма скептически, но потом вспомнил, что обещал Эрилин просто поверить Эмиру и ни во что не вмешиваться, и прикусил язык.
Они подъехали к границе Иканора, ничуть не таясь. Эмир приказал всем — именно приказал! — ждать в сторонке, а сам направился к страже у пропускного пункта, так выпрямившись и высоко подняв голову, что создавалось впечатление, что он проглотил грабли.
— Индюк, — в полголоса прокомментировал Лорис его поведение.