Стражники переглянулись, ухмыляясь. Все шестеро. Шестеро… Не многовато ли? Можно подумать, если бы он решил проложить себе дорогу по трупам, имело бы значение, шестеро его охраняют или шестьдесят.
— Да убери же ты руки, — он дернул плечом, скидывая со своего плеча лапищу стражника.
— Скоро тебя успокоят, — пробубнил тот.
У стражников был такой победоносный вид, словно они гуся выиграли на ярмарке: глаза блестят, так и жаждут крови. Но одно дело — не иметь возможности сбежать из хорошо охраняемой камеры, и совсем другое — удрать от шести стражей и палача. Главное: отойти подальше от тюрьмы, сверху до низу кишащей хорошо подготовленными стражниками.
В принципе, Гэбриэл мог сбежать в любой момент за эти долгие четыре месяца заключения. Но в Алаиде была действительно вышколенная стража, с усердием несущая караул. Провести их и унести ноги не получилось бы ни за что. Из тюрьмы можно было сбежать одним единственным способом — перебить всех, кто окажется на пути. Вся проблема в том, что Гэбриэл не хотел убивать.
Он с облегчением расправил плечи — теперь, на людной улице, ему не составит труда скрыться, никого не лишив жизни.
Что ж, во всем нужно искать плюсы: месяцы в алаидской тюрьме — это бесценный опыт.
Виселица была уже близко. Может, Алаида и сильное, развитое государство, но казнить здесь, определенно, не умели. Вешали его как-то в Беонтии, так там не виселица была, а произведение искусства — ровная, высокая, покрытая лаком, с национальными рисунками ручной работы…
— А чего не покрасили? — Гэбриэл не удержался и высказался по поводу виселицы. — Какая серая! Я отказываюсь вешаться на такой уродливой штуковине!
— Иди! — его снова толкнули, на этот раз в бок.
Иди. Легко сказать, вот их бы так вешали. Иди… Так бы он и шел, если бы действительно думал, что его вот-вот прикончат.
«Черт, а виселица, и вправду, уродливая…»
— Стой! — вдруг остановился впереди идущий стражник. — Обыскать его, чтобы ничего не выкинул, когда снимем цепи.
— Да что вы, — ухмыльнулся Гэбриэл, — вешайте в цепях.
— Не положено, — пробасил стражник.
— Какое благородство, — Гэбриэл скорчил гримасу. В Алаиде вообще милый народец. Ишь, как крови жаждут! Аж глаза горят… — Ой! — его опять чем-то ткнули. — Эй! Полегче!
— Ноги расставь! — прорычал стражник. Он был ужасно недоволен. Видимо, раньше ему попадались молчаливые жертвы.
Обыск был не долгим, но весьма плодотворным.
— Вот это да! — ахнул один из конвоя, глядя на предметы, которые выудили из одежды Гэбриэла. — Он же четыре месяца просидел в камере, а все вещи конфисковали. Где он это раздобыл?
— Если голова и руки работают вместе, это просто, — презрительно бросил пленник.
Конечно, Гэбриэл знал, что его обыщут и все отнимут, но просидеть столько дней и ночей в камере без дела он просто не мог. А потому из матраца была сделана веревка, ложка заточена на манер ножа, а еще было множество гвоздей, извлеченных из двери, превратившихся в крючки различной формы. Да и занимался Гэбриэл этим не только со скуки: вот нашли стражи кучу бесполезных вещей и решили, что раз у арестованного ничего не осталось, он и бежать не попытается. Все-таки слишком долгое чувство собственного всесилия действует отупляюще.
— Чист, — заключил начальник конвоя. — Пошли.
Стражи, действительно, нашли парочку вещей и успокоились.
Гэбриэл пожал плечами.
— Пошли так пошли.
Толпа довольно загудела. Забавно, но во всех королевствах люди любят смотреть на смерть, причем на чужую.
Бежать момент был превосходный, еще немного и…
Он демонстративно потер шею.
— Знаете, у меня нежная кожа…
Но ему не дали сделать и шага в сторону.
— Стоять! — кто-то из конвоя положил руку толщиной со ствол дерева Гэбриэлу на плечо.
— Гэбриэл Хортон, — важно произнес вышедший вперед вельможа, — хотите ли вы сказать что-нибудь в последний раз?
— Угу, — брезгливо отозвался Гэбриэл. — Может, песенку еще спеть?
— В таком случае, приступим.
Ну вот, у этого тоже взгляд — требующий крови. Захотелось сплюнуть. Что они знают о настоящей крови?..