– Нет, если ты при этом будешь страдать. Я же тебе говорил, что постараюсь устроить все как следует здесь.
Она покачала головой:
– Нет, и для Эндрю, и для тебя будет лучше, если мы поедем в Седикан. Я не прощу себе, что заставила тебя так поступить. Конечно, я не в восторге от того, что мне придется уезжать из родного дома, который так люблю. Это больно. Теряя одно, человек получает взамен что-то другое. Ты сказал, что Эндрю – это мост между прошлым и будущим. Думаю, что и любовь – это тоже мост. И теперь я не боюсь ни тебя, ни того, каким ты можешь стать в будущем. Я знаю, что это мне надо измениться, развить свои возможности, а не пугаться того, что есть в тебе. В конце концов решимость и предприимчивость тоже кое-что значат.
– Не сомневаюсь. – Его голос переполняла нежность. – Придется мне приглядывать за тобой, иначе я окажусь за бортом, моя предприимчивая американочка.
Обеими руками она обхватила его лицо и посмотрела прямо в глаза:
– Я люблю тебя, Джон! Но эта любовь – не дорога к дому. Она сама по себе и есть дом. Там, где мы окажемся с тобой, там и будет наш дом.
Его темные глаза сверкнули.
– Когда-нибудь мы снова вернемся к твоей мельнице. Обещаю тебе, Бет.
– Может быть, к тому времени я привыкну к Седикану и захочу лишь взглянуть на родные места. Наверное, первопоселенцы семейства Картрайтов в своем доме у мельницы тоже с тоской вспоминали добрую старую родину, которую они покинули. – Она улыбнулась:
– Сделав первый шаг, легче делать следующий. И мы, янки, быстро приспосабливаемся к новым местам.
Он прижал ее ладонь к своим губам.
– Ты даже не представляешь, как я счастлив, что такая мощная американская кровь влилась в мою жизнь. Боже! Как я люблю тебя, Бет. Вот увидишь, я сделаю тебя такой счастливой, что ты никогда не вспомнишь о Марке… – Он замолчал, встретив ее взгляд. – Прости. Ты ведь уже поняла, что я не терплю соперников. Но ты не волнуйся, я исправлюсь. На то, чтобы избавиться от этого, уйдет немного времени. – Внезапно улыбка озарила его лицо. – Но ведь у нас в запасе есть время? – И он порывисто поцеловал ее. – Вся жизнь.
– Вся жизнь, – повторила она за ним следом. Радость, надежда, красота. Они так много значат друг для друга, что их чувство оттеснит печаль.
– Твои волосы совсем мокрые, – он стряхнул снежинки с прядок. – Пойдем в самолет. Какого черта мы тут торчим под снегом? Нам пора!
– Это штраф, который ты должен заплатить за свою любовь к янки. – Она отступила на шаг. – И таких наберется еще целая куча. – Она взяла его под руку. – Но и в самом деле пора идти. Твой мистер Донахью, наверное, уже вне себя.
У входа их встретил Гунер с полотенцем, которое он тотчас протянул Элизабет.
– Мне показалось, что оно тебе пригодится. – Он вскинул брови, глядя на Джона. – Хотя, конечно, все зависит от того, как посмотреть. Снег, конечно, несколько умеряет пыл. – Он снова повернулся к Элизабет, и лицо его смягчилось, когда он увидел ее сияющие глаза. – Но, с другой стороны, я могу ошибаться. У некоторых людей он усиливает чувственное начало. Давай твое пальто, Элизабет. Мы летим в Седикан?
– Мы летим в Седикан, – она принялась вытирать лицо и шею полотенцем.
– Пойду в кабину и скажу Клэнси, что все решилось наилучшим образом, – Джон поцеловал ее в висок. – Я вернусь, как только мы оторвемся от земли. Смотри, чтобы она и Эндрю устроились как можно удобнее.
– Так точно, – ответил Гунер, указывая на красиво отделанный салон и кресла у иллюминатора, обитые голубым бархатом. – Как только ты сядешь, я принесу тебе Эндрю. Я не стал крепить колыбельку. Ждал, когда ты придешь.
Несколько минут спустя она держала в руках теплого маленького Эндрю и смотрела в иллюминатор на медленно падающий снег. Итак, она улетает. Быть может, пройдет немало лет, прежде чем она снова увидит родные места. Боль потери пронзила ее, но она постаралась взять себя в руки. Ни один человек на свете не имеет всего, что ему хотелось бы. Надо благодарить Бога за то, что есть. А у нее есть Джон и Эндрю. И Гунер. Любовь, дружба и цель в жизни. Это и есть счастье.
Выпрямившись в кресле, она закрыла глаза, бережно прижимая к себе сына. До тех пор, пока они не поднимутся над облаками, она не станет больше смотреть в окно. Пока дом не останется где-то далеко позади. Так ей будет легче расставаться со всем, что она так любила. После того, как пройдет немного времени, тоска по дому уляжется, отступит. Но сейчас эта тоска сжимала ее сердце. Хорошо, если бы Джон побыл с Донахью в кабине подольше, пока она окончательно не придет в себя. А Джону захочется разделить с ней боль. Не стоит ему показывать, как трудно ей расставаться с домом.
Надо думать о чем-то постороннем. О том, что помогло бы ей отвлечься. Она попробовала представить себе теплые пустыни Седикана, места, где вырос Джон. Такой дорогой. Такой родной. И он снова будет зажигать факелы в ее душе, разгоняя тьму. Бальзам любви залечит рану, прогонит печаль и принесет радость завтрашнего дня.
Свет… Ясная вспышка озарила вдруг все, позволяя увидеть, как оно есть. Но как это могло произойти? Почему? Джон беседует с Клэнси. Гунер спустился по трапу за креплениями для колыбельки, что оставались в пикапе. Значит…
Элизабет медленно открыла глаза.
Эндрю улыбался ей.