Антон посмотрел на Славку, тот не сводил взгляда с мужчины. Облизал сухие губы. Тошка понял его. Поднялся, глядя на дом.
- Ты куда? - встревожено спросил Славка.
- Славка, там должна быть вода. Сиди здесь. Если что – кричи. Я мигом.
Пёс проводил его умным взглядом.
- Охраняй, - приказал Тошка. И побежал в дом.
Через минуту он уже шёл обратно, неся в руках закопчённый котелок, доверху наполненный чистой водой. Протянул его малышу:
- Пей!
Они выпили половину. Ох, как приятно текла вода по засохшему пищеводу, и прохладной тяжестью оседала в желудке! Тошка вытер губы, наклонился к человеку, зачерпнул пригоршню воды, смочил ей рот, посеревшее лицо. «Господи, ну где же они!»
Забрякал телефон, отзываясь на его мысли. Тошка вынул его, посмотрел: тот же Синицын. Снял трубку.
- Алло! – крикнул уже знакомый голос в гудении мотора, - алло, мы будем минут через пять. Что с Толей?
- Он ранен. Лежит так же. Когда я слушал – сердце стучало ещё…
- А ты кто? Откуда?
- Нас сюда привела его собака. Пожалуйста, давайте скорее… - ответил Тошка и выключил телефон. Положил его на место.
Какие же долгие были эти пять минут! Время не двигалось вместе с воздухом…
Резкий неожиданный звук мотора разорвал тягостную тишину. Пёс залаял и побежал на шум. Антон вскочил, так и не выпуская из рук котелка. Славка медленно поднялся и посмотрел вдаль тропинки, откуда доносились голоса, собачий лай. Антон двинулся туда, и с пригорка увидел бегущих троих мужчин, овчарку. Позвал их:
- Сюда!
Высокий темноволосый мужчина первым очутился возле него. Антон, не говоря ни слова, бегом направился к раненому. Мужчина, увидев лесника, присвистнул:
- Ох, Толя, говорил я тебе…
Наклонился, перевернул его, приник к груди. С минуту молчал, не сводя глаз с Антона. Нахмурился, передвинул ухо, снова замер. Потом вскочил. Крикнул подбежавшим парням:
- Ребята, он ещё живой! Давайте скорее. Берись…
Мужчины молча стали поднимать раненого. В суетливой минуте, Антон, держа котелок с водой, бесшумно шагнул Славке, взял его за руку и потянул в кусты за тропинкой. Услышав, что лесник живой, шепнул:
- Пойдем. Быстро. Тихо! – и осторожно стал отходить в чащу…
Глава 16
Где ты, Антон?!
Саша задержался после школы. На мобильнике закончились деньги и маме он позвонить не смог. Да и не успел как-то… Когда он шёл домой, уже стемнело, и розовая дымка опускалась на город вместе с заходящим солнцем. Саша заметил это только возле своего дома – слишком торопился, чувствуя, что мама волнуется. Он и сам не осознавал, как по невидимым нитям предчувствия передается ему мамина тревога.
Тоненькие нити, порождаемые тем великим чувством, именуемым «привязанность». Мир двадцать первого века, полный научных открытий и технических переворотов, не может объяснить этой загадки, этой тайны человеческих взаимоотношений, которую люди называют интуицией. Вот как так получается: ты идёшь домой, чудесный вечер, весь затаившийся в преддверии лета, привычная рабочая усталость, ощущение сделанного дела, но на душе нарастающая тяжесть волнения – от чего? От сознания того, что волнуется другой человек? От понимания своей вины и страха наказания? От накопившихся за день тревог? Или это по невидимым проводам - связям родственных душ, передается от человека к человеку напряжение? И ты приходишь домой и, видя расстроенное лицо близкого человека, понимаешь, что волновался не просто так… Так и Санёк, окинув взглядом родное окошко на пятом этаже девятиэтажного дома: оно уютно светилось среди остальных похожих, потянул ручку подъезда и заторопился до своей квартиры, где столкнулся лицом к лицу с тишиной, полной обиды, ожидания и тревоги.
Очень трудно описать словами то чувство, которое возникает у сына или у дочери в ответ на материнскую обиду. Оно тихое, почти незаметное за повседневными заботами, но вот наступает вечер и, в наступившем затишье, когда можно наконец вздохнуть и оглядеться внутри себя, то в этом затишье, если прислушаться, можно услышать тоскливую нотку непонятной грусти, непонятной досады на себя, вопроса почему – на который ты не можешь найти сразу ответ, а если находишь, то это гудение не стихает, а наоборот становится отчетливей…
В жизни - за уроками, работой, семейных буднях эту нотку тоже почти не слышно, но она напоминает о себе иногда. Чем? Подавленностью – у ребенка, неясным раздражением на ребенка или супругу – у взрослого. И эта тихая нотка – нотка опасная, впрочем, как и многие средства этого мира: в малых дозах исцеляет, а в больших отравляет, так вот в больших дозах она опасна тем, что детей она делает тревожными и замкнутыми, взрослых – гневливыми на своих родных… Некая эстафетная палочка поколений…От которой хотелось бы освободиться…