Кроули опускает голову на сложенные руки, прикрывает уставшие до рези глаза. В помещении пахнет жженым маслом и болезнью.
— Я знаю, что делать, ангел, — говорит Кроули тихо, — я знаю, что делать. Но тебе это не понравится.
Ему и самому это не нравится. Но разве есть другой выход?
Он сидит в пекарне еще несколько часов. Не потому что никак не может решиться. Просто ждет, чтобы ангел убрался подальше отсюда. Чтобы он ни за что не успел вернуться.
Кроули выходит уже за полночь, когда все заведения давным-давно закрыты. Ангел сейчас должен быть за много миль отсюда. Сидит себе в коляске, укрыв колени мехом или плащом, читает одну из своих книг. Эта картина: светлые волосы, спокойное, умиротворенное лицо, придает Кроули решимости.
Он отвязывает своего коня, лоснящегося, ухоженного, черного, как ночь. Слишком ухоженного, чтобы его не попытались увести. Наверняка и сейчас кто-то пытался, очень уж конь выглядит довольным. Кроули никогда не задумывается о том, что происходит с теми, кто все же пытается. Конь нервно прядает ушами, тычется влажным носом в ладонь. Совсем, как обычная лошадь.
Шотландские легенды о кельпи, основаны на редких встречах людей с такими вот обычными лошадьми, Кроули точно знает. Он сам видел, как дьявольские кони утаскивают людей за собой в водоемы, и пожирают там их тела. Почему именно в Шотландии ад решил выращивать своих коней, Кроули никогда не спрашивал. Его это не особо интересовало. Кони были скрыты за завесой другой реальности, но на поверхности водоемов можно было увидеть их отражения. Иногда они выходили в реальность поохотиться, больше забавы ради, чем действительно нуждаясь в еде. Кроули не сомневается, что его, обычный с виду, если не считать умения дышать огнем и высекать искры копытами, конь, тоже когда-то заманивал местных под воду. Пока не повзрослел достаточно, чтобы быть переданным под его, Кроули, ответственность. Демон-конюший, практически плакал, передавая поводья (очевидно своего любимчика), и очень просил коня беречь, кормить, расчесывать гриву и хвост, не давать особо выделяться, чтобы местные не убили, и не позволять съедать больше одного смертного за год.
Конь (Кроули принципиально не стал давать ему имя) ласково толкает его мордой в плечо, подставляется под руки, требует ласки. Демонстрирует несвойственную своему роду привязанность. Он горячий, слишком горячий для обычного животного.
А потом Кроули идет в огне и ведет коня за собой. За его спиной, под его ногами, по движению его рук, загораются дома. Дома, где лежат мертвые люди. И не только. Живых там тоже достаточно. Но эти живые все равно были обречены. Кроули точно знает. Чума давно здесь, а он никого не щадит.
Первой загорается пекарня, в которой ангел оставил его в одиночестве принимать решение. Что ж, Кроули решил. И отвечать будет сам. Он направляется на запад, идет с виду бесцельно, кружит по улицам. Снопы искр летят в лицо, огонь ревет, жадно бросается на низкие деревянные домишки, пожирает бедные кварталы, низкие постройки, сараюшки, трущобы. Земля под ногами горячая, сухая. Кроули сворачивает на север, в центр. Конь храпит в поводе, выдыхает искры, ржет, запрокидывая голову, между острыми длинными зубами, больше подобающими хищнику — пламя. Конь помогает, как может. Впервые Кроули ему позволяет.
Люди разбегаются в стороны, кричат, пытаются что-то сделать. Пытаются тушить пламя, спасать вещи, спасать детей и стариков.
Они считают, что река остановится пламя, — понимает Кроули. Что ж, он пересекает реку Флит и идет дальше, ближе и ближе к центру. Сотни погибнут здесь. Тысячи тысяч останутся без крова и погибнут позже, в нищете и от голода.
Загораются и вспыхивают: маленькие кабаки и пивнушки, приличные таверны и грязные забегаловки. Многие из них Кроули помнит. Со многими связаны приятные, личные воспоминания. Совсем рядом с ним рушится вывеска с изображенной на ней гарцующей лошадью. Конь ржет в поводе и ласково толкает его головой под локоть. Подбадривает. Рад, что хозяин наконец занялся адской работой.
Кроули продолжает идти вперед, широко раскинув руки. Словно пытается обнять весь город. Но с его ладоней стекает пламя.
В аду не любят мучеников (в раю их тоже не слишком-то любят, считают незаслуженным попасть в рай только по факту тяжелой смерти) и потому умрут сегодня немногие. Куда больше тех, кто потеряет кров или дело своей жизни, тех, кто отчается. Тех, кто отринет бога, который ничем не помог сегодня. В аду им будут довольны, Кроули всегда работает чисто.
А когда Кроули сделает это, проведет этот рубеж, дальше эпидемия не пойдет. Тысячи людей будут спасены. А город отстроят заново.
Он демон. Он не должен никого спасать. Он этого не умеет.
Гавриилу наверняка влетит, это же он отослал из города ангела. Что ж, с этим Кроули все равно ничего не способен сделать.
Люди вокруг кричат. Пламя ревет, голодное, жадное, адское пламя. Неподвластное людям. Однажды, через много лет, люди признают, что этот пожар помог остановить Чуму. Но вряд ли ангел с этим согласиться.
Кроули не слушает крики обреченных, он идет по Лондону, по своему практически родному городу, по своему дому, не поднимая головы. Он знает, что должен делать и зачем он это делает (это для ангела). Он знает, чего делать не должен (не должен дышать, например). Он несет с собой адское пламя, в его поводе адский конь.
Теперь за ним по пятам следует другой всадник. Смерть.
Дин открывает глаза, перемещаясь из вони и серости семнадцатого века, в настоящее. Он практически готов расплакаться, несмотря на то, что все эти люди давно должны быть мертвы. Он до чертиков боится огня, еще с того кошмарного момента, когда вытащил из огня Сэма и не успел спасти Джессику. Мелкие ожоги не сходили несколько недель, но саднящая боль меркла перед серым, осунувшимся лицом Сэма, перед его бессмысленным взглядом. Он знает, что иногда брат ненавидел его за тот день. За то, что Дин спас его, а ее не спас. Он знает и не может винить его за это, кто может отвечать за свои чувства? Чтобы он сам ощущал, если бы спасли его, а Кастиэль… Об этом даже думать страшно.
— Это помогло? — спрашивает Дин, — то, что ты сделал? Сжег все, оно помогло? Хоть немного?
— Что если нет? — спрашивают его устало, — что тогда? Убьешь меня, когда все закончится? Отомстишь?
Дин думает о всех убитых им демонах и том, что никто из них и близко не был способен на такое. О том, что вообще такое зло. О сером осунувшемся лице ангела, потерявшего надежду и так похожим на лицо его брата. О том, что сам бы сделал что-то подобное для Сэма. И для Кастиэля.
— Нет, — отвечает он глухо и честно, — это не мое дело. У тебя не было выбора.
— На самом деле, Дин, — отвечают ему задумчиво, — выбор есть всегда. И у меня он тоже был. Но мы никогда не знаем, верно ли выбрали. Только Она может знать такое.
И, словно противореча самому себе, своим же словам, ему показывают статистику: восемь погибших по официальным данным. Более тысячи по неофициальным (это ложь, — комментирует Кроули, — домыслы. преувеличения). Чума ушла из Лондона. Он победил. Ад ничего не заподозрил.
— Нет тут никакого противоречия, — замечает Кроули все так же устало в ответ на невысказанные мысли Дина, — я не могу знать, что было бы, если бы я не вмешался. И ты не можешь знать.
— Но я вмешался, — говорит Дин не о Чуме, не о Сэме, и даже не о Кастиэле. Обо всем и обо всех сразу.